Голос тишины. Волчья пора - страница 2

— Папа!..

Мэт просыпается от кошмара. Нащупывает Сэма: тот всегда ложится головой на живот. Нащупывает его пульс. Отмеряет удары. Нащупывает шрам, ведет по нему пальцами… Выдыхает.

«Никогда не отходи от стаи».

«Никогда».

III

Где-то далеко, в наступившем утре, под дюжиной ботинок шуршат старые листовки, сорванные ветром, и остатки пожухлых газет. Печать размыта временем и дождями, но в жалкой пригоршне букв еще проглядывается: «Без вести пропали», «Просьба позвонить…»

Однажды мир опустел. И с тех пор никогда не был прежним.

Прежнему миру место только во снах…

А здесь… здесь приходится выживать. И Мэт выживает, выжидает, вслушивается в шаги и шуршание мусора. Он не может выйти. Там люди, охотники. Они что-то ищут, искали всю ночь…

Дело плохо. И пора убираться. И лучше — из города. Нет ничего опасней городов.

Мэт бы ни за что не сунулся, но голод… все равно что пиявка, впившаяся в нутро: тянет силы, вцепившись зубами. Скоро этих сил не останется. Им надо двигаться дальше, двигаться на восток.

Мэт слушает. Ушли… Только ветер играет бумагой и старыми упаковками, словно гоняет по двору листья.

Старое воспоминание — о листьях — просится, как гость, которого не звали, и что-то очень далекое, что-то со вкусом тоски оседает глубоко-глубоко. Листья остались там, в Сытых годах. В Волчью пору их все меньше и меньше, а дышать все тяжелее и тяжелее, и с каждым холодным месяцем голод все крепче сжимает нутро тысячей острых зубов.

Мэт втягивает воздух, промозглый, туманный, чуть запрокинув голову. И не верит тишине. Она бывает обманчива, она ему не товарищ.

Но вот он чувствует: его руки касается горячий нос, обжигает дыхание. Путь чист. Можно идти.

IV

Мэт замирает, чуть поворачивая голову. Замирают псы. Здесь кто-то есть… Он знает: короткая шерсть на тощих спинах встала дыбом, а псы беззвучно оскалили зубы.

Мэт втягивает воздух, слышит: шумит ткань. Трется о камень. Человек. Вжимается в стену. Шагов десять. Один. Скулит. Ранен?..

Еда.

Для Мэта еда. Он ничего не соображает больше, он даже не в курсе, что Дора делает шаг, принюхиваясь к чужаку, что она расслабляется, словно учуяв своего. Мэт уже достает нож. Девять, восемь, семь, шесть, пять шагов… Еще один. Еще. Голод ведет его лучше зрения.

А Дора на него бросается. Без предупреждения. Вцепляется в запястье.

Падает нож. Высотки поднимают металлическое эхо.

Мэт слышит, как сцепляются собаки, клацают их зубы. Сэм… напал на собственную мать.

Эти псы — они не скулят, когда больно, не рычат, когда напуганы и злы. Они дерут друг друга клыками — без жалости — в немой звенящей тишине.

Мэт замирает, распахнув глаза. Он слышит: приближается опасность. Они обнаружены, за ними идут. Он поднимает нож, а потом тянет вперед руку. Делает еще три шага…

Рука касается волос.

Псы перестают грызться. Становится тихо. И можно различить, как возвращаются охотники за своей добычей: они близко. Они самоуверенны. Они воют, как звери, и бетонный город, словно оживший организм, подхватывает их голоса, отражает их суть.

— Моя мама… — шепчет найденыш — безумно, отчаянно, пытаясь убедить самого себя — в чем-то, с чем теперь придется жить. — Мама… Я знаю… они ее съели. Они идут за мной…

Мэт ведет рукой дальше, дальше по волосам, ниже. Хватает ребенка за шкирку и заставляет подняться.

Теперь он понимает, кого ищут.

И у стаи проблемы.

V

Надо было идти на восток. Без остановок, без передышек. Покинуть это гиблое место. Дед говорил Мэту, когда тот был не выше невезучего найденыша: чуешь город — держись подальше. Но голод — такая вещь… И здесь есть птицы. Но ни одной не удалось поймать из-за чертовой охоты — людей на людей. Мэт не может рисковать стаей.

Дора! Что она наделала!

Мэт бы шустро перерезал найденышу горло. Безболезненно. Они бы насытились и продолжили путь. Они походят на живые скелеты, истощенные, измученные, их ведет одно усилие воли, титаническое усилие.

Она подвергла опасности стаю.

Мэт залетает в подвал, поднимает руки, закладывает их за голову. Он проходится быстрым шагом — от стены до стены и, осознав, застывает.

Еще один голодный рот…

Черт знает, когда кончится этот город. Они идут уже три дня. Уже три дня… Здесь нет чистой воды, нет безопасных укрытий. Они спят урывками, они не могут выйти на охоту, потому что охота ведется на них.