Голос тишины. Волчья пора - страница 5
Надо идти.
XVI
Они движутся на восток. Перебежками. От укрытия к укрытию. Мэт уже не знает, куда держит путь. Знала Дора, и они ей верили. Что будет теперь?..
Теперь псы идут медленней, да и Мэт — не может собраться. Все спуталось и смешалось. Вылезли вопросы, которых лучше не задавать. Например, «куда» и «зачем». Порой кажется: навстречу Смерти. Она давно ждет их в гости, она гораздо гостеприимней жизни — и с каждым годом все больше…
XVII
Вечером мародеры опять поймали «туриста». Так Дед называл заблудших: досадный одиночка, который в городе решил искать еду, медикаменты, одежду… Из отчаявшихся. Отчаявшимся не везет. Везет мародерам.
Найденыш взвился: снова суета, снова шум. Он спрашивает так, словно ждет возражений:
— Мы же не можем помочь?..
Они не могут. Там, за поворотом, в конце улицы, пируют только те, кому везет.
Крики не стихают, крики умоляют: «Помогите!» — нервируют и без того нервного найденыша.
— Мы должны что-то сделать, пожалуйста!..
Мэт отворачивается.
— Если ты не пойдешь — я пойду один.
Приступ идиотизма?
И что он сделает? Что он сделает один? Подохнет за компанию?
Но он и правда — идет.
Мэту все равно. На такое он не подписывался. Дора решила, Доры больше нет.
Мэту все равно.
Мэт врет сам себе.
Да дьявол бы побрал их обоих — и Дору, и ее нового щенка!.. Мэт поднимается с места порывом, ловит в пути, разворачивает за плечо. Он повторяет то, чему его учил Дед, когда он был еще потерянным ребенком, повторяет точь-в-точь охрипшим, пропадающим, лающим голосом, таким голосом, который может быть только у того, кто разучился с ним жить:
— Послушай, мальчик, в темноте живет чудовище; чудовище кричит как человек: «Помогите!» — и всякий, кто идет на его зов, погибает.
Найденыш слабнет — тут же. Уверенность в нем гаснет.
— Говоришь?..
Мэт садится обратно.
Найденыш все еще пытается:
— Там не чудовище…
Но знать наверняка он не может, и старая история делает свое. Мэт знает, вспоминает: щенок руками закрывает уши. Мэт закрывал… Найденыш возвращается к стае и прячется под боком. Он снова плачет.
Это пройдет. Страх высушивает слезы, страх помогает выживать. Нет никакого толку от пустого геройства. Это говорил еще Дед. Мэт тоже таким был, пока того не встретил: во что-то верил, что-то защищал, отстаивал. Но Дед быстро вправил ему мозги и наказал: «Никогда не отходи от стаи». Мэт бы и от Деда не отошел, если бы старость того не сморила в опустевшем лесу, когда опали листья — и началась Осень Волчьей поры. Дед нашел их одичавшими и приручил. Он их и прогнал…
Он умирал и знал об этом. Все умирало. Стремительно, отравленное ядом. Все умирает. До сих пор… Без ответов. Без надежды.
Что знают люди? Ничего. Зато Дед знал, как продержаться еще день. Еще один. И это было единственным стоящем знанием. До сих пор лишь оно имеет значение.
Крики стихают — и воцаряется тишина.
Если бы у тишины был голос, это был бы голос, полный скорби. Мэт знает: она плачет по миру. По исчезнувшим и брошенным, по убитым и раненым. По загнанным, разорванным, растерзанным и съеденным.
Если бы у тишины был голос, это был бы голос, полный шипящего предостережения. Тишина боится и тревожится. Мэт ее слушает, потому что, когда подходит опасность, она уносит ноги первой — и появляется звук.
XVIII
Сет поймал птицу. На этот раз найденыш не возникал. Мэт слышал: куски лезли ему в горло с трудом, он давился ими, он сдерживал приступ рвоты. Но аппетит в нем проснулся: голод не терпит возражений.
Затем в нем проснулась тяга болтать. Дурное качество… Дурное.
— Ты застал Сытые годы? — спрашивает он. И подождав, но не дождавшись, спрашивает снова: — Как тебя зовут?
Мэт молчит.
— Тебя… вырастили эти звери?..
Мэт отворачивается.
— А ты совсем не видишь? — уже тише. И чуть слышно: — Что с тобой случилось?..
Слишком много вопросов.
Мэт закрывает найденышу рот рукой. Слушает тишину, уставившись незряче, сквозь. Тот напрягается. И теперь слушает тоже.
Все спокойно. Но, когда Мэт отпускает найденыша, тот замолкает. Смышленный…
И видит капканы…
Может, Дора не спятила, может, щенок — не обуза.
XIX
Мэт лежит, пытаясь вызвать свет силой мысли, пытаясь вызвать — сон. Но ему чудится лишь фантомная боль в глазах, нарывающая, загноившаяся. Волчья пора отняла у него многое — и мало что дала взамен…