Голоса - страница 9

Митя понял, что потерял детей и сам заблудился, причем заблудился как-то быстро, на ровном месте. Лес сразу представился ему не имеющим конца ни в одной из сторон – нечто вроде односторонней поверхности, перед которой он всегда испытывал трепет.

Односторонняя поверхность – это очень замечательная вещь. Ее легко наблюдать, но понять трудно. Чтобы хотя бы приблизительно представить, какое видение пронеслось в Митиной голове в эту минуту страха и безволия, можно проделать следующий опыт. Взяв длинную полоску бумаги, нужно свернуть ее в кольцо, а затем, повернув один конец полоски на половину оборота, склеить его с другим. Получится лента Мебиуса, то есть одна из разновидностей односторонней поверхности. Только что перед этим полоска имела вполне определенные две стороны и попасть с одной стороны на другую было невозможно, не переступив через край, но вот одно движение пальцев превратило две стороны в одну, и теперь можно спокойно путешествовать по ленте до бесконечности, плавно переходя с одной стороны на другую, а вернее, бесконечно обходя одну и ту же сторону.

То, что было в Митином сознании разделенным на «лес» и «не лес» и имело как бы две стороны, вдруг превратилось в один сплошной лес, простиравшийся до бесконечности. С волос на Митино лицо стекали струйки дождя, и он поминутно утирал глаза влажным рукавом плаща. Было похоже со стороны, будто он плачет, – но с какой стороны? Другой стороны больше не было.

Теперь он мечтал найти ту поленницу, которую так великодушно узнал полчаса назад. Он выбрал направление и зашагал по мягкому мху, гасившему звуки. Не прошло и двух минут, как он вышел на дорогу, но узнать ее теперь не решался. Через каждые три шага он прикладывал ладони ко рту рупором и выкрикивал имена детей. От крика Митя охрип и устал. Лес, который сразу стал ему ненавистен, потому что не узнал и обманул его, расступался перед ним безмолвно и предупредительно, а Митя шел и шел сквозь толпу глухонемых деревьев, постепенно приходя в отчаянье.

За поворотом дороги он увидел маленькую фигурку в сером длинном пиджаке и мокрой кепке. Фигурка ковыляла, помогая себе палкой, навстречу ему. Окрыленный, Митя бегом бросился к ней и узнал деда Василия, Люськиного отца, у которого они жили в прошлый приезд.

– Василий Петрович! – закричал Митя, подбегая.

Дед остановился и взглянул на него снизу вверх. Маленькое и хитрое лицо деда Василия слегка дергалось, а глазки мигали. Они были бесцветны, да и сам дед был серенький, бесцветный, какой-то стертый и словно заспанный.

– Не признаю, стар стал… – сказал он дребезжащим тенором.

– Митя я, Богинов, мы у вас жили, – скороговоркой произнес Митя.

– Нет, не признаю, – сказал дед и сдвинулся с места.

– Вы детей не встречали? Девочку и мальчика? – умоляюще спросил Митя, махнув рукой на воспоминания.

– Не слышу ничего, стар стал… – бормотал дед.

– В какой стороне Коржино? – прокричал Митя ему в ухо.

Вместо ответа старик свернул с дороги в лес и быстрыми шажками стал удаляться. Митя попытался было его догнать, но дед Василий обернулся и погрозил ему палкой. После чего старик скрылся в лесу.

Как ни странно, встреча с дедом успокоила Митю. Он побрел далее по дороге и скоро вышел к той самой развилке, где стояла поленница. На поленнице сидели Катя и Малыш. Между ними на березовых кругляшах были разложены кучки грибов. Дети не заметили Митю, поскольку занимались счетом.

Митя подошел к поленнице и взглянул на грибы.

– Ну, как успехи? – спросил он вяло, чувствуя, что ноги его не слушаются. Потом он сел на пенек, вынул из кармана плаща пачку сигарет и убедился, что они от дождя превратились в кашу. Митя механическим движением выбросил пачку и повторил вопрос.

– Сейчас, папочка, я считаю, – ответила Катя. Подсчитав грибы, она объявила: – Что я говорила? Семнадцать—пятнадцать в мою пользу!

– Я выиграл! – упрямо сказал Малыш, потому что считал плохо, но уверенность в своих силах имел огромную.

– Ну вообще! – сказала Катя. – Папа, он ничего не понимает!

– Где вы были? – устало спросил Митя.

– Здесь, – коротко ответила Катя и удивленно посмотрела на отца.