Голоса Америки - страница 37
В прекрасной стороне.
Пригожим был я смолоду,
И кудри хороши
Во мне мои родители
Не чаяли души.
Хотел мой батюшка, чтоб я
Ремесленником стал,
И потому в бочарню он
Учить меня отдал.
На славу потрудился я
Не меньше двух годов,
И вот, пожалуйста, теперь
Бочар уже готов.
Но надо ж было мне в порту
Ввязаться в разговор
С одним бывалым морячком,
Он прозывался Мор;
Был капитаном корабля,
Из Балтимора сам,
Он предложил мне с ними плыть
К далеким берегам,
Где очень страшная жара
И черен весь народ, —
Мы этот люд погрузим в трюм
И полный ход вперед!..
У Мора шхуна хоть куда,
Ни пятнышка на ней,
И захотелось плыть и плыть,
Хоть до скончанья дней!
«Летящим облаком» назвал
Ту шхуну капитан:
Белее снега паруса
И лебединый стан;
Она быстрее всех других
И всех других ладней,
И сорок девять пушечек
Под палубой у ней.
Потратили недели три,
Чтоб в Африку приплыть;
Пять сотен черных сразу в трюм —
Им век рабами быть.
Как сельди в бочке там они:
Не могут даже сесть,
Им очень мало в эти дни
Давали пить и есть.
Уж лучше было бы в гробу,
Чем в трюме том у нас;
Холера, тиф косили их,
Да и чума подчас.
Боялись заразиться мы
От черных и чумных:
Кидали мертвецов за борт,
А также и больных.
…Приплыли через шесть недель
К кубинским берегам,
И сразу всех живых рабов
У нас купили там.
Одна судьба у них — тростник
Для белых собирать,
Да от тоски и от бичей
Как мухи умирать…
Когда ж деньжата наши все
Ушли ко всем свиньям,
Спустился в кубрик капитан
И так сказал он нам:
«И золота и серебра
Сполна получит всяк —
Лишь только захотим поднять
Пиратский черный флаг!»
Вмиг согласилась вся братва,
Не согласилось пять:
Два парня–бостонца, а два —
Не помню, как их звать;
Еще один — ирландец был
Из города Траймор…
Что с ним я вместе не ушел,
Жалею до сих пор!
Мы много грабили судов,
Калечили народ,
Мы оставляли всюду вдов,
А также и сирот;
Мы никогда не брали в плен —
Так командир велел,
Любил он часто повторять:
«У мертвых меньше дел».
За нами гнались по пятам
Большие корабли,
Но с нашей шхуной ничего
Поделать не могли.
Мы уходили от погонь
Где мы? — простыл и след!..
Не настигал нас их огонь
Довольно много лет.
…Но повстречался, как на грех,
Испанский нам линкор;
Хотели от него удрать:
Ведь он не слишком скор.
Но метким выстрелом бизань,
Как бритвой, снес он враз.
«Готовься к бою!» — капитан
Сейчас же дал приказ.
Мы дрались бешено — в крови
Вся палуба была,
По морю долго полоса
Кровавая плыла;
Уже убит наш капитан
И с ним десятков пять…
Лишь после этого сумел
Нас в плен противник взять.
Прощайте, рощи, и леса,
И девушка моя,
Ее кудрей и карих глаз
Уж не увижу я!
Не погуляю больше с ней
В лесу рука в руке,
А смертью жалкою умру
Отсюда вдалеке!..
И вскоре уж в Ньюгейт в цепях
Отправили меня —
За всю мою лихую жизнь,
За все, что сделал я…
Да, виски и разбой виной
Тому, что я такой.
Друзья, старайтесь избегать
Компании плохой!
Перевод Ю. Хазанова
РЕВОЛЮЦИОННЫЙ ЧАЙ
Старая леди была королевой островитян.
Дочь родная ее проживала в далекой стране.
А меж ними, дыша и волнуясь, лежал океан
С белым гребнем на каждой косой и летящей волне.
У старухи у леди ломилась от злата казна,
Но за жадность, должно быть, лишил ее разума бог,
И, призвав свою дочь, объявила однажды она,
С каждым мигом все больше серчая:
«Ты отныне платить дополнительный будешь налог
По три пенса вдобавок за фунт золотистого чая,
По три пенса вдобавок за фунт!»
Дочь ответила: «Матушка, я в соглашеньях тверда
И не в силах, поверь мне, такую принять перемену,
Я готова платить тебе старую честную цену,
Но три пенса вдобавок за фунт — никогда!
Нет, три пенса вдобавок за фунт — никогда!»
В королевских глазах загорелись и злоба и гнев,
И вскричала тут старая леди, от ярости побагровев:
«Ты мне дочь иль не дочь?! Иль забыла о том, отвечай?!
Ты, бесспорно, обязана деньги платить мне за чай,
Матери деньги за чай!»
«Эй вы, слуги! — тотчас приказала придворным она. —
Отправляйтесь‑ка за море с новою партией чая!
Привезите мне деньги, вы слышите, плуты, сполна,
По три пенса надбавки за каждый за фунт получая!»
Говорит она дочери: «Сбавь непокорность свою»,
И добавляет, от недовольства сгорая:
«Помяни мое слово, — кричит, — хотя и стара я,
Воспротивишься — до полусмерти забью!