Голова античной богини - страница 29
В тот день Жекете с физиономией, разрисованной синяками почище, чем ритуальная африканская маска, демонстративно не замечал Витю и Андрея. В упор их не видел.
Он сидел на бухте каната и, перекатывая желваки на скулах, глядел в морскую даль. Одно ухо у него было толстое, как оладья.
— Вынашивает кошмарные планы мести, он тебе объявил кровную месть — вендетту, — шепнула Витя на ухо Андрею — и прыснула в кулак.
Андрей засмеялся. Жекете обернулся, уставился на них нехорошим взглядом, потом горько, как взрослый, усмехнулся и отошёл к насосу. А Андрюхе и Вите стало отчего-то так неловко, что и не скажешь.
— А ведь ему здорово худо, этому Жекете, — прошептала она.
— Будет худо с таким отцом, — тихо отозвался Андрей, — озлобился Федька. Ну, тут хоть понять можно. Папаша его до сих пор колотит. Сперва мать Федькину колотил, так что соседям приходилось вмешиваться. А Федьку мать лупить не давала. Вот её-то, пожалуй, Жекете любил по-настоящему.
— Какой же человек не любит своей мамы? — серьёзно и печально спросила Витя. Она поглядела на худущего, сутулого Федьку и вдруг будто другими глазами увидела этого нескладного парня и впервые в жизни поняла много раз читанные в книжке слова: «душа защемила».
Витя и Андрей стояли у самого края плота, Серёжа и Олег готовили своё водолазное снаряжение — «сбрую», как они сами его называли, гремели баллонами со сжатым воздухом; громыхал железом у насоса Семёныч. Так что разговоров Вити и Андрея Жекете не мог слышать. Но Вите всё время казалось, что он слышит каждое словечко, и это ощущение было очень неприятным.
— А где его мать? — спросила Витя.
Андрей помолчал немного, словно раздумывая — отвечать или нет.
— У неё было больное сердце. Она умерла. Давно уже, года два тому назад, — нехотя сказал он. — Вот с тех пор Геннадий Савельич и воспитывает Федьку. Всё больше кулаками. Моя мама вмешивалась, отец, когда бывал дома, соседи… Толку, правда, выходило совсем мало. Папаша его одно твердил: «Мой, — говорит, — сын. Захочу — с кашей его съем».
Теперь они переехали, теперь не знаю, как там у них… А вообще-то, его все ребята на улице не любили. Он постарше нас был. Сколько раз он мне уши надирал, когда я маленький ещё был. Как дёрнет — вот-вот напрочь оторвёт несчастные мои уши. А у самого они тоже полыхают или синяк под глазом — отец, значит, отлупил. Отца его больше всего бесило, что из Федьки ни слезинки не выколотить. А Федька забьётся куда-нибудь и ревёт, если думает, что его никто не видит. И ещё — не дай бог, кто-нибудь про его батю плохое слово скажет! Федька просто звереет. Я из-за этого чумового Жекете и самбо, и боксом стал заниматься — мало ли что ему в голову взбредёт, если он не в настроении…
— Ты и вчера с ним сцепился? — спросила Витя.
— Елена Алексеевна рассказала? — Андрей усмехнулся. — Только не я с ним сцепился, а он со мной. Он, когда у него с отцом нелады, с любым сцепится, хоть с самим Жаботинским. Ему тогда всё равно.
Витя задумчиво покусывала веточку акации.
— Бедный парень, — тихо сказала она.
— Я?! — удивился Андрей.
— Нет, Федька. Жекете.
Андрей опустил голову, хмуро проворчал:
— Погоди, сотворит он тебе чего-нибудь под горячую руку, будешь знать!
— Всё равно бедняга, — упрямо повторила Витя. — Остался без мамы, а отец, видно, фрукт ещё тот. Жизнь у парня сложилась — не позавидуешь.
Андрей промолчал, внимательно вгляделся в печальное лицо Вити.
— Может быть, ты и права, — неуверенно проговорил он.
— Конечно, права, — не допускающим возражений тоном сказала Витя. — У тебя и у меня есть папа и мама есть. Поэтому мы Федьку не можем до конца понять. Он несчастлив, несчастлив, и мы должны относиться к нему бережно.
Андрюха потрогал свои синяки, вспомнил слова, сказанные Жекете о Вите, и всё в нём возмутилось.
— Значит, всё ему надо прощать? — зловещим голосом спросил он.
— По крайней мере, очень многое.
— Вот и прощай. А я не буду! И ты очень скоро не будешь. Помяни моё слово.
Витя не успела ответить. В это время на грунт пошёл Олег Прянишников, а кроткий Семёныч так рыкнул страшным своим басом на бездельничающего Жекете, что тот пулей бросился к насосу.