Голова-мяч, «цветочники» и зомби - страница 7

стр.

Чувствую, как царапает затылок жесткая сетка забора, щеку холодит лезвие ножа.

— Где твои дружки, ы-ы-ы?

Я толком не успеваю испугаться, но тут с другой стороны проулка доносится крик Дрозда:

— Вон они! Валилово!!!

Лезвие отлипает от моей щеки, славояры бросаются прочь. Их преследуют, нагоняют… Кефир налетает слева, бьет прямым зазевавшегося противника — в выбритую до синевы скулу. Я срываюсь с места, спотыкаюсь, на меня налетает оскаленное чудище, пытаюсь отмахнуться от него сжатыми кулаками. Попадаю во что-то мягкое, податливое. Противник вопит, отскакивая, — я зацепил его по оскаленным клыкам. Попадает мне по ноге, я рушусь на землю; кто-то — кажется, Пузо, а может, Енот — спотыкается об меня, с матом обрушивается сверху.

В считанные мгновения всё кончено, противник бежит.

Кефир тянет меня за шиворот, поднимает с земли:

— Это что, был твой тайный удар?

Смеясь, изображает меня — сжатый по-женски кулачок, движения тычком, сморщенная гримаска перепуганного мальчишки.

Я сплевываю кровь:

— Тайный корюльский удар… Тайный удар лосиной кавалерии.

— Для питбургского неженки неплохо, — скалится Дрозд, дружески тычет меня в ребро.

Мы идем все вместе мимо лабазов, они смеются, смеюсь я, хлюпая и шмыгая разбитым носом. Мне весело, странное новое чувство поселилось внутри — дикое и веселое электричество, придающее каждому движению, каждому жесту полноту смысла. Чувствую себя по-настоящему живым.

Ряд лабазов заканчивается, выходим на задворки фабрики, коптящей небо тремя здоровенными трубами. Впереди площадка растрескавшегося бетона, сквозь которую проросли сорняки. А на том конце площадки нас ждет целая шеренга славояров — десятка два, не меньше. Они ревут, скалят клыки и бьют себя в грудь кулаками, ярясь перед схваткой. Ждут нас.

Я что-то лепечу, тяну за рукав плаща Кефира.

— В чем дело, малыш? — кричит он, выдергивает рукав, подпрыгивает на месте в лихорадочном возбуждении, в предвкушении. — Ты же хотел посмотреть настоящий хедбол? Вот это он и есть!

Сумасшедшим горящим взглядом он обводит неровный строй приятелей, кричит:

— Вперед, «Яркони»! Гасим их!

Славояры срываются нам навстречу. Кефир с приятелями бегут на них.

А у меня только один выбор — бежать вместе с ними вперед и, видимо, хорошенько получить по башке или…

Или?

* * *

Тот момент всё изменил.

Я сделал выбор. Всё, что происходило в дальнейшем, происходило уже с другим, новым мной. Это уже был какой-то совершенно новый Кай.

Кто бы мог подумать, что стоит словить пару отличных плюх — и с тобой происходит настоящее преображение?

Должно быть, что-то подобное делает с человеческим организмом гумибир, что-то подобное делают мортинджинские Котлы. Гребаные разноцветные мишки, из-за которых меня выперли из универа, или кипящая, смешанная со сложными химикалиями «мертвая» и «живая» вода Т-конюшен и морт-технологических комплексов. Кем бы ты ни был раньше, эти штуки навсегда меняют тебя.

Так же и тут.

Получаешь в жбан — понимаешь, что не рассыплешься по частям, что ты не хрупкая фарфоровая куколка, а слеплен из мяса. И начинаешь чувствовать себя так хорошо, как никогда раньше. Начинаешь чувствовать себя по-настоящему живым. И хочется испытывать себя на прочность снова и снова…

Следующим утром после матча с «Мортинджином» я проснулся на квартирке у Кефира. Он работал учителем физкультуры в гимназии на Цветочной. Муниципалитет расщедрился на отдельную жилплощадь.

Всё тело у меня болело — синяки, шишки. Да и башка трещала с похмелья. Мы сидели на крыше, смотрели на серебристые сигары дирижаблей, на клубы пара и фабричного дыма, тянули бутылочное «Оркел Жуковице». Он рассказывал мне про их клуб («Наш клуб!» — поправил я, и он, оскалившись, потрепал меня по плечу) «Ярконей», про нашу фирму — «цветочников», про болельщиков, про все эти «дерби» и «махачи»; про то, что выпивка — это «хонки», а компания — «моб». Про «копперов», которым главное — испортить хороший «замес», или «риот». Про то, как много в этом городе «скама» и как легко можно растерять во всех этих риотах свои драгоценные «тамбстоуны».

Но главное, что это дает смысл. Это настоящая жизнь. Это весело!