Головоломка - страница 25

Но на деле Хассан выяснил, что был не прав. Ему ужасно не понравилось, когда папа начал вести себя с ним холодно. И он повел себя совершенно неправильно. Он из кожи лез вон, чтобы вернуть расположение папы. А это самый худший способ поведения, потому что как раз тогда отец начинает считать, что победил. Что нужно — так это делать вид, что тебя это все не волнует. Нужно стараться вообще с ним не разговаривать, не попадаться ему на глаза, пока он не поймет, что не видел тебя уже несколько дней. А когда он увидит тебя, надо вести себя так, как будто тебя ничего не заботит. Даже когда он снова заговорит с тобой по-человечески, нужно по-прежнему держаться на расстоянии и вести себя с ним холодно, как будто это он наказан. Вскоре он начнет думать, что так оно и есть, и приложит все усилия, чтобы восстановить нормальные отношения.

Знойные дни. Душные ночи. Вечера, наполненные мошкарой и москитами. Вечера с короткими кроваво-красными закатами. Шелест леса по утрам. Дни с книгами и комиксами, наполненные скукой. Дождь. Дождь, обрушивающийся с небес как водопад. Дождь, стучащий по бамбуковым трубкам, наполняющий водяные баки, стекающий с карнизов, заполняющий сточные канавы, превращающий землю в непроходимую грязь.

И после ливня тучи лягушек, улиток и других ползучих тварей. А еще грозы. Не просто одна-две вспышки молнии, вспыхивающие одновременно. А сотни электрических разрядов, под аккомпанемент ударов грома разрывающие небеса на части. Грозы такие жестокие, что начинаешь верить в чужих темных богов. Такие оглушительные удары грома, что, кажется, сейчас весь мир расколется надвое. А потом вся земля усыпана упавшими кокосами и листьями, сломанными ветками, а еще всюду попадаются странные мертвые животные, которые не нашли укрытия во время грозы и утонули или разбились.

Во время одной такой тропической грозы мне показалось, что я снова услышал этот странный звук: замогильный вой на одной ноте, который напоминал гудок корабля, заблудившегося в тумане. Казалось, он идет откуда-то со стороны сарая для вяления рыбы, хотя вскоре его заглушил рокот грозы. Тот же самый звук, что я слышал раньше, но теперь он был намного громче и даже как-то ниже. Он звучал так, будто его издавало какое-то встревоженное животное. Возможно, оно с ума сходило от жуткого ветра и дождя, резких вспышек молний и разрывов грома, которые потрясали все небо.

От этого звука по моей коже побежали ледяные мурашки.

Наутро после грозы я проснулся очень рано. Сердце в груди колотилось автоматными очередями. Я должен был увидеться с Джорджией. Наедине. Я не хотел, чтобы Хассан тащился за мной. У меня были на то сугубо личные причины. На самом деле я даже и не хотел этого делать, но я был должен. Что-то во мне требовало, чтобы я пошел и поговорил с ней. Я знал, что она наверняка на пляже собирает раковины после шторма. Утро после шторма — самое лучшее время, чтобы собирать раковины, которые только что погибли и выброшены волнами на коралловый песок. Я хотел поговорить с ней о странном звуке, что я слышал прошлой ночью. Но не только об этом. Кое о чем еще.

Собирать живые раковины в океане нельзя, потому что из-за этого нарушается природное равновесие (так папа говорит). Но проблема в том, что, когда моллюск внутри раковины умирает, она начинает выгорать на солнце и становится не такой блестящей. Значит, надо успеть собрать ракушки, пока солнце еще не добралось до них. Поэтому, как я уже и говорил, лучше всего собирать погибшие во время шторма ракушки рано утром, чем Джорджия всегда и занималась.

Я осторожно выбрался из палатки за загоном для скота, где мы держали двух коз и цыплят, которых привезли с собой. Оглянувшись назад, я удостоверился, что брат еще спит и даже похрапывает. Затем я отправился к хижине, что служила нам кухней, чтобы перехватить там чего-нибудь. У меня не только сердце колотилось с отчаянной скоростью, но и желудок урчал как ненормальный. Не хотелось бы, чтобы это громкое урчание раздалось, когда я буду говорить Джорджии, что думаю о ней. Это было бы просто ужасно.