Голубая Елань - страница 15
— Выдоим из сосны сок, из него — канифоль… а лес в пилку! Раскорчевал землю и паши! Не успеете оглянуться — электричество в домах загорит. Да что в домах — во хлевах электричество зажжем, — увлекаясь, говорил он.
Мужики слушали молча, ухмылялись в бороды: «Пусть сказки рассказывает. Занятно».
— А сейчас я обращаюсь к вам за помощью. Надо корпус завода ставить, лес подвозить, пилить. Кирпич, железо из Таловки доставлять… — закончил свое выступление Корытов.
— Здрасте! — крикнул Фадя Уйтик, — мужику посулим, а с мужика — поедим! Ха!..
— Это что ж, значит, гужналог опять? — спросил Спиря Малушко, прозванный так в отличие от брата Спиридона старшего.
Мужики загалдели. Гонцов стоял в стороне. По лицу его ручейками струился пот.
Когда голоса затихли, Гонцов выступил вперед, стал у стола, положив на стол шапку. Корытов увидел его плешь, окаймленную редкими промасленными волосами.
— Ха! Вот все так, — начал Гонцов. — Революция пришла — кричали: все ваше, все обчеству, а напослед оказалось не так! Лес не тронь — государственный. Всякая канихоль. А на что она нам? Електричество во хлевах! Ха! Давно слышали, а в лавку пойди — керосину не купить.
— Факт, — вставил Фадя.
Гонцов продолжал:
— В городах, слыхать, строят, а мужик сиди, как затычка. Где течь, там и велят лечь. Ха! Мужик вроде обутка, на всякую ногу впору. Сколь ждали?
— Подождешь, не лопнешь, — весело крикнул кто-то.
— Что ж! И будем. Нам по привычке. Мужик не еж, везде гож.
Корытова вдруг развеселила уснащенная поговорками речь Гонцова. Он с живостью сказал:
— Занятно, фамилия твоя как? А?
Гонцов дрогнул.
— Нечего тебе мою хвамиль знать. Мы мужики, у нас у всех клички однаки.
Он отступил от стола и потрогал бородку.
— А промежду прочим нас не застращать. Гонцов я! Василий Гонцов. Пиши…
Антипа, багровея, сказал:
— А ты хошь, чтоб за тебя робили? Навык?
Он шагнул вперед, не зная, что делать, помолчал, а затем звонко крикнул:
— Антипа Хромых. Пиши с лошадью.
— Фролов Семен… Пиши!
— Меня тоже, — понеслось со всех сторон.
— А какая цена? — вкрадчиво спросил Афоня Чирочек, мигая слезливыми глазами.
— Два десять коно-день, — ответил Корытов. — Рубиться — три.
— Сходная цена.
— С этого бы и разговор. Пиши нас! — гаркнули братья Важенины.
— Цена-то сходная, — глядя пустыми глазами на Важениных, сказал Гонцов, — только сев скоро… — и пошел к выходу.
Корытов ликовал.
…Через неделю рядом с обомшелыми черными келейками, сияя белизной, поднимался корпус завода. Лихими наездниками — борода по ветру — сидели на бревнах плотники, постукивали топорами. Точно синицы, во все стороны летели щепы. Парни и девушки соскабливали с обнаженных сосновых стволов восковую накипь живицы. По вечерам пылали костры, задорной песней заливалась гармоника. Парни тискали девчат, пуляли шишками, горланили песни. В темноте разносились веселые крики.
Заглянул как-то сюда и Василий Гонцов.
Будто белые юбочки надеты на сосны!
— Испортят лес. Ох, испортят! Сухостою не оберешься…
Услышал Корытов, подошел поближе.
— А мы его в рубку, белячок…
Гонцов встрепенулся:
— Какой я белячок? Я с белячками ребят не крестил.
— Не сердись, — примиряюще улыбнулся Корытов.
Василий Аристархович тоже решил быть поласковее: вон какую махину подняли!
— Дух у вас здоровый, это ты верно, — сказал он, потянув носом. — А я чё? Може, и дело удумали… Мы-то темные, нам за лесом не видно. Я домишко строил себе, так на него и то все глаза пролупили. А вы — вот как. Государство — сила. Казна, она может…
— Что же, из казенного леса домик-то срубил? — перекидывая с руки на руку скобель[10], спросил Корытов.
— Не-ет… По ордеру я, по ордеру, — зачастил Василий, — по разрешению уземотдела.
— По ордеру? Хорошо… Видать, ты мужик с головой.
Корытов подмигнул и захохотал:
— Так махину, говоришь, подняли… То-то…
Гонцов тоже, улыбаясь, отвернулся и про себя подумал: «Скалься. Мой Костя по науке коий год учится. Може, не хуже тебя…».
К осени завод начал работать. Росли, ширились бараки, склады для живицы. Бухали молоты в кузнице. В бондарке, как в порту, высились горы ящиков и бочек…
9
Назначенный инструктором-техруком подсочного промысла, Костя Гонцов приехал в леспром в самый разгар сенокоса. В воскресный день он появился на улицах Застойного.