Голубая мечта - страница 13

стр.

— В общем, я через часок подошлю Федю, он отвезет твоих хлопцев куда надо. Впрочем, я сам, наверное, подскочу. Дело это важное, ответственное, поэтому лично проконтролирую. Все правильно понял? — с напором спрашивает он.

— Кхэ, кхэ, — отзывается Еремчиков, разводя руками в помощь этим звукам, но Дробанюк энергичным жестом показывает: решено, мол.

— Действуй, Борис Романович, через часок я заскочу, — напутствует он бригадира, и, пока тот неспешно поднимается и по-черепашьи движется к выходу, заверяет несуществующего телефонного собеседника — Все будет в полном ажуре, вот увидите. Раз Борис Романович сказал… Да, золотой человек и толковый специалист низового звена… Единственный в своем роде! У него замечательная фамилия — Еремчиков. С удовольствием бы поменялся! А имя-отчество — Борис Романович… Лучше имени-отчества не придумаешь. Словом, Борис Романович заверяет, что все сделает в лучшем виде и сверхоперативно. Я лично буду присутствовать и контролировать от начала и до конца. Нет, нет, не отговаривайте — буду лично! Дома кто будет?.. Хорошо, я заеду за ключами… Не волнуйтесь, все будет как в лучших домах Лондона… До свидания. Спасибо, что позвонили…

Когда Дробанюк произносит последние слова, Еремчиков только берется за ручку двери, чтобы открыть ее.

— Борис Романович, слышал? Какие люди нам с тобой доверяют, если б ты знал! Смотри же, мы с тобой не должны опростоволоситься.

Как только замызганная фуфайка Еремчикова скрывается за дверью, Дробанюк торопливо звонит жене.

— Зин, через часок я вырву эту голубую штукенцию и сразу же привезу мастеров… К концу дня все должно быть в ажуре. Только учти — я для маскировки провернул дело так, будто одному из высоких чинов ставим, а не мне, понятно? Поэтому иди после работы к маме и жди там моего звонка…

Закончив разговор, Дробанюк вприпрыжку устремляется из кабинета.

— Я по объектам, — бросает он на бегу секретарше. — Потом в контроль. Буду к концу дня, если успею.

Возле крыльца уже наготове «Москвичок». Дробанюк плюхается на переднее сиденье справа.

— Поехали. Базу хозтоваров знаешь? — говорит он Феде. — Возле мясокомбината?

— Найдем, — бодро заверяет Федя.

Что Дробанюку в нем нравится, так это бодрость и оптимизм. Ни разу он не слышал, чтобы Федя на что-нибудь жаловался. В субботу ли, в воскресенье — тот всегда наготове, всегда легок на подъем. Спасибо Ухлюпину, что сосватал. Правда, не обошлось без ерничества, но Ухлюпин не был бы Ухлюпиным, если бы не отмочил что-нибудь. «Заруби на своем крупном пятачке, Котя Павлович, — поучающе сказал он, — что персональный водитель — это не ангел, но хранитель. Ты Хрящеваткина знал? Начальника автоколонны?.. Впрочем, неважно. Так вот, этот Хрящеваткин частенько набирался до такой степени, что передвигаться на своих двоих решительно не мог. С его стороны это было жутким легкомыслием, потому что жил он на пятом этаже в доме без лифта. Но за рулем у него сидел не ангел, но хранитель». «И что?» — не понял Дробанюк, к чему клонит тот. «А то, что каждый раз он взваливал пьяную тушу на плечи и относил ее на пятый этаж. Пока не подорвался…» «Ну, не носил бы», — пожал плечами Дробанюк, все еще не воспринявший высокого смысла ухлюпинского рассказа. «Э-э, брат Котя Павлович, — покачал головой тот. — Не доходит, видно, до тебя вся глубина моей мысли… Так вот, когда Хрящеваткин взял себе другого шофера, тот черта с два стал носить его. Ему собственное здоровье было дороже!» «Ну так что?» — счел нужным подчеркнуть свою позицию Дробанюк. «Да загудел твой Хрящеваткин, как миленький, понял?!» «Ну почему он мой? — с обидой возразил Дробанюк. — Я до упаду не пью». «Ты, конечно, почти стоик, хоть шатаешься временами, как маятник, — сказал Ухлюпин, — но шофера надо подбирать с учетом собственной нестойкости, ясно?».

…Оставив Федю с «Москвичком» у ворот базы, Дробанюк быстрым, уверенным шагом пересекает проходную.

— К Семикопытному, — бросает он сквозь зубы вахтеру.

Расчет на ошарашенность срабатывает безукоризненно, стражи всех баз тушуются только тогда, когда чувствуют, что перед ними не рядовой посетитель. Рядовой же всегда пробирается через проходную, как заяц — осторожно и пугливо.