Голубой трамвай - страница 26

Правда, она быстро исчезла.

– Мы все еще не знаем, как попасть домой, – говорила Мэй, пока Топ отсыпался. – И где искать Типа с Доксом.

Они снова были в безлюдной гостинице – в такой же, как первая, только почище. И снова сидели у окна, за которым ничего не было.

– Зато мы уже многое знаем, – сказал Вэн. – Мы знаем, как делать перезагрузку… наверно, это и делал прибор Типа?

– Угу, я почему и вспомнила про держаться за ру… Как ты сказал? Перезагрузка?

– Ну да, это все ведь похоже на то, как софтина зависла – ну, неприятности наши всякие, – и потом ткнули в резет, и все. Чистый десктоп.

– Да. Вот бы не хард резет, когда выбивает в нуль, а софт резет…

– Но тут нужен Тип. А чтобы найти Типа, надо…

– Знаешь, как было больно, – вдруг сказала Мэй.

– Больно? Что?

– Мне ногти вырвало. С мясом.

Вэн посмотрел на ее руки. Вроде все, как надо – маникюр, каждый ноготок на месте…

– Не смотри туда. Оно сразу зажило, за полминуты… или за минуту. И болело столько же. Но все равно кошмар.

– Выходит, мы теперь неуязвимы? – ахнул Вэн. – Настоящие киборги?

– Да, только киборгам не больно… Глянь, как там Топ. Мне уже очень хочется к детям. Когда я с ними, я забываю про маму…

– Мэй, – сказал Вэн.

– Что?

Он хотел, наконец, спросить ее про ту дверь. Но вдруг понял, что нужно сказать совсем другое.

– Мэй… Мы обязательно вернемся домой, в… – он назвал свой Город. («И будем там дружить» – добавил мысленно.)

– Но… Я живу не там. Я из… – она назвала свой Городок. – Про твой я даже не слышала.

– И я про твой. Странно…

Впрочем, они оба не были сильны в географии.

Так начались трудовые будни банды-карабанды.

Дело осложнялось тем, что она была, как и все уважающие себя банды, вне закона. Правда, делать хард резет больше не приходилось. Пока, – добавляла скептическая Мэй, но этого «пока» хватало и на жилье, и на еду-питье Топу. Ему сменили костюм, и Мэй говорила, что готова убить его от зависти.

Они быстро потеряли счет дням. Все хронометры Клетовника были таймерами, а не часами, и мерили время только от заданной точки. Максимальная шкала такого таймера – 99 часов, длинней не продавались. Карабанда и оглянуться не успела, как такие девяностодевятки сменились раз, другой – и замелькали, как фонари за окном голубого трамвая.

– Как же встретить его? – думала вслух Мэй. – Отец Топа говорил, что это очень просто… и я тоже чувствую, что здесь какая-то такая штуковина – из серии «элементарно, Ватсон»…

Топ иногда просил их:

– Расскажите мне про свой Клетовник. Ну, вы поняли…

И Мэй с Вэном рассказывали. У них было разделение: Мэй говорила про детей, про игры, лагерь, про то, как у людей все устроено, а Вэн – про небо, природу и любимые книги. И еще про поезда.

– Я не понимаю, – тер глаза Топ. – Все шклеты говорили, что у меня хорошая фантазия. Но я не могу представить: вот этот поезд движется, как я от кухни к двери, вот он проезжает эту клетку… и как дальше? Ведь дальше – все, нужны лимиты. Иначе против правил. Да, я знаю, что отец ездил, но… я не могу. И мне хочется реветь оттого, что мой мозг тоже в клетке и ему не хватает лимитов…

– Представь, что он едет по Панели, – говорила Мэй.

– Ну, это же совсем другое… Ты можешь идти по ней, но ведь ты КАК БЫ идешь. Это только кажется тебе, что ты двигаешься, как по кухне, а на самом деле ты нигде… Уфф, – откидывался он на койку. – Расскажите лучше про рассвет.

– Рассвет – это очень-очень круто, – в сотый раз описывал Вэн, хоть сам вживую никогда его не видел. – Это когда вначале ночь, как вот у вас, и вроде бы темно, но уже чувствуется, что сейчас что-то будет. И ты сам не замечаешь, как все светлеет. Тебе еще кажется, что темно, а потом ты – бац! – и видишь, что уже намного светлее. Только что все черное было, а сейчас уже такое серое, серебристое. А если выйти на ровное место, где видно горизонт на востоке – так там небо уже розовое, как вот волосы у Мэй. А если еще и облака… это такие большие кучи пара, ну или тумана, только они очень далеко и поэтому похожи на вату, – так они прямо красными делаются, будто их покрасил кто, как ту же Мэй… Красными и немножко страшными, потому что похоже на кровь. Получается, что каждый или почти каждый день у нас рождается в крови… А потом всходит Солнце. Это такой фонарь, который светит в миллиард раз ярче ваших – так ярко, что освещает все небо. Он не на ножке, а едет по небу, как по рельсам. То есть это на самом деле Земля вокруг него едет, но… такое ты точно не поймешь. Дело не в этом, а в том, что Солнце заставляет светиться все вокруг, и земля в каком-то смысле тоже светится, и люди. Если солнечный день – кажется, что все сделано из света. И если пасмурный – тоже, только свет не веселый, а немножко депрессивный, но это по-своему круто, особенно осенью…