Голубой замок - страница 6

«Только это подходит тебе. У тебя слишком маленькое лицо, поэтому нужно увеличивать его эффектом “помпадур”», – сказала тетя Веллингтон. Она всегда провозглашала простые вещи так, словно делилась глубокой и важной истиной.

Валенси очень хотела спустить волосы ниже на лоб и прикрыть уши пышными прядями, как носила Олив. Но авторитетное мнение тети Веллингтон настолько повлияло на нее, что с тех пор она так и не решилась изменить прическу. Однако, существовало ещё много всего, чего Валенси не смела делать.

«Всю жизнь я всего боялась», – горько подумала она. Первым ее воспоминанием был страх перед большим черным медведем, который, по словам кузины Стиклз, жил в кладовке под лестницей.

«И всегда буду – я знаю это – и не смогу справиться с собой. Не знаю, что это значит – не бояться».

Боялась припадков угрюмости своей матери, боялась обидеть дядю Бенджамина, боялась стать мишенью оскорблений тети Веллингтон, боялась язвительных реплик тети Изабеллы, боялась неодобрения дяди Джеймса, боялась не следовать мнениям и предрассудкам семьи, боялась нарушить приличия, боялась сказать то, что на самом деле думает, боялась нищеты в старости. Страх – страх – страх – ей никогда не сбежать от него. Он связал и опутал ее, словно стальная паутина. Только в своём Голубом замке она находила временное избавление. Но в это утро Валенси больше не верила, что у нее есть Голубой замок. Ей никогда не найти его. Двадцать девять лет, незамужняя, нежеланная – что ей делать с этим сказочным поместьем? Раз и навсегда она выбросит всю детскую чушь из своей жизни и решительно взглянет в лицо реальности.

Она отвернулась от недружелюбного зеркала и посмотрела в окно. Безобразный вид до боли угнетал ее: покосившийся забор; полуразрушенная вагонная мастерская в соседнем дворе, обклеенная грубыми, дико раскрашенными рекламными плакатами; закопченное здание станции вдали, где даже в этот ранний час слонялись жуткие бродяги. В потоках дождя пейзаж казался еще более противным, чем обычно, а особенно – реклама «Сохраните цвет лица школьницы». Это было просто невыносимо. Нигде ни проблеска красоты, «точно, как в моей жизни», мрачно подумала Валенси. Ее короткая горечь прошла. Она приняла факты покорно, как всегда принимала их. Она была одной из тех, чья жизнь просто проходит мимо. Ничто не могло измениться. В таком настроении Валенси спустилась к завтраку.

Завтрак всегда был одинаков. Овсяная каша, которую Валенси ненавидела, тост с чаем и чайная ложка мармелада. Миссис Фредерик считала, что две ложки – расточительно, но для Валенси это было неважно, она ненавидела и мармелад. Холодная мрачная столовая была еще холоднее и мрачнее, чем обычно; дождь потоком лил за окном, со стен глазели ушедшие Стирлинги, в скверных золоченых рамах, шириной больше, чем портреты. А кузина Стиклз еще и пожелала Валенси многих повторений этого дня!

«Сядь прямо, Досс», – было все, что сказала ей мать.

Валенси села прямо. Говорила с матерью и кузиной Стиклз о том, о чем говорили всегда. Она никогда не задумывалась, что произошло бы, если попробовать поговорить о чем-то другом. Она просто знала. Поэтому никогда этого не делала.

Миссис Фредерик была обижена на Провидение за то, что оно послало дождь в день, когда она хотела пойти на пикник, поэтому ела свой завтрак в обиженном молчании, за которое Валенси была ей весьма признательна. Но Кристин Стиклз, как обычно, ныла, жалуясь на все и вся – погоду, течь в кладовке, цены на овсянку и масло – Валенси тотчас подумала, что намазывает свой тост слишком щедро – и эпидемию свинки в Дирвуде.

«Досс обязательно подцепит ее», – предчувствовала она.

«Досс не должна ходить туда, где может заразиться свинкой», – заключила миссис Фредерик.

У Валенси никогда не было ни свинки, ни коклюша, ни ветрянки, ни кори и прочего, что ей следовало бы подцепить – ничего, кроме тяжелых простуд каждую зиму. Зимние простуды Досс стали чем-то вроде семейной традиции. Ничто, казалось, не могло защитить ее. Миссис Фредерик и кузина Стиклз сражались с ними изо всех сил. В одну из зим они с ноября по май держали Валенси дома в теплой гостиной. Ей даже не позволяли ходить в церковь. Но Валенси подхватывала простуду за простудой и закончила бронхитом в июне.