Голубой замок - страница 9
? Это было несправедливо.
Когда Валенси, чопорную, безвкусно одетую в поношенный плащ и шляпку, купленную три года назад, обрызгала грязью проезжающая мимо машина, издав оскорбительный рев, ее чувство протеста закипело еще сильнее. Автомобили были в Дирвуде редкостью, хотя стали обычным делом в Порт Лоуренсе; все дачники, отдыхающие на Маскоке, разъезжали в них. В Дирвуде машины имелись лишь у фешенебельной части общества, поскольку даже Дирвуд был разделен на социальные слои. Существовало знатное общество, интеллектуальное общество, общество старых семей – к нему принадлежали Стирлинги, – простонародье и несколько изгоев. Никто из клана Стирлингов не снизошел до автомобиля, хотя Олив и упрашивала отца купить машину. Валенси ни разу не ездила в машине. Но она не слишком и хотела этого. По правде говоря, она побаивалась автомобилей, особенно в ночное время. Они казались громадными ревущими чудовищами, стремящимися сбить или нанести ужасные разрушения. По горным дорогам, ведущим к Голубому замку, можно было передвигаться лишь на лошадях в красивой упряжи, горделивым аллюром, а в жизни Валенси вполне бы устроила двуколка с хорошей лошадкой в упряжке. Ей удавалось прокатиться в экипаже, лишь когда один из ее дядьёв или кузенов вдруг вспоминали о ней, словно бросали кость собаке.
Глава V
Разумеется, она должна была покупать чай только в лавке дяди Бенджамина. Приобрести его где-то в другом месте было немыслимо. Необходимость заходить туда в свой двадцать девятый день рождения была ненавистна для Валенси. Никакой надежды, что он позабудет об этом.
«Почему, – зловеще ухмыльнувшись, спросил дядя Бенджамин, заворачивая чай, – юные леди похожи на хороших грамматистов?»
Валенси, следуя желанию дяди Бенджамина, прочно укоренившемуся в ее голове, кротко ответила: «Не знаю. И почему?»
«Потому что, – хихикнул тот, – и те, и другие не могут отказаться от предложений».
Два клерка, Джо Хэммонд и Клод Бертрам, дружно фыркнули от смеха, а Валенси возненавидела их больше, чем прежде. Когда Клод впервые увидел ее в лавке, он шепнул Джо: «Кто это?» А Джо ответил: «Валенси Стирлинг – одна из дирвудских старых дев». «Излечимая или неизлечимая?» – спросил Клод со смешком, очевидно, считая, что сострил. Валенси со жгучей обидой вспомнила этот старый подслушанный разговор.
«Двадцать девять, – тем временем говорил дядя Бенджамин, – дорогуша, Досс, ты уже вот-вот закончишь третий десяток, и до сих пор не подумала о замужестве. Двадцать девять. Это же никуда не годится».
Затем он выдал оригинальную мысль. Он сказал: «Как летит время!»
«Думаю, оно ползет», – пылко ответила Валенси. Пылкость в понимании дяди Бенджамина настолько не сочеталась с Валенси, что он растерялся. Чтобы скрыть смущение, загадал следующую загадку, упаковывая бобы – кузина Стиклз в последний момент вспомнила, что им нужны бобы, которые были дешевой и сытной пищей.
«Какие два мира означают иллюзию? – спросил дядя Бенджамин и, не дожидаясь «поражения» Валенси, сообщил: – Мирьяж и мираж».
«Не мирьяж, а марьяж»4, – коротко ответила Валенси, забирая покупки. На какое-то мгновение ей стало все равно, вычеркнет ли дядя Бенджамин ее из своего завещания или нет. Она вышла из лавки, пока тот смотрел ей вслед с открытым ртом. Затем покачал головой.
«Бедняжка Досс переживает», – сказал он.
Дойдя до следующего перекрестка, Валенси раскаялась в содеянном. Почему она не сдержалась? Дядя Бенджамин разозлится и наверняка скажет матери, что Досс надерзила «ему!», а мать целую неделю будет читать ей нотации.
«Я держала язык за зубами двадцать лет, – думала Валенси. – Почему не могла подержать его там еще?»
Да, прошло уже двадцать лет, отметила Валенси, с тех пор как ее впервые укололи отсутствием поклонников. Она отлично помнила тот горестный миг. Ей было девять лет, и она стояла одна на школьной площадке, тогда как остальные девочки играли в игру, в которой мальчики должны были выбирать девочек в качестве партнерш по игре. Никто не взял Валенси – маленькую бледную черноволосую Валенси в строгом платье с длинными рукавами, со странными раскосыми глазами.