Голубые горы - страница 3
Курлан изучил и следы подхода. На мизинце правой передней лапы нет когтя. Очевидно, он потерял его в драке с другими самцами.
Теперь Курлан запомнит этого разбойника навсегда.
Пять месяцев пролежал охотник в районной больнице.
А когда вернулся в родной посёлок, его первым вопросом был:
— Не убил ли кто того медведя?
— Нет, никто, — ответили ему.
Медведь ушёл с косы и больше не появлялся.
С тех пор Курлан добыл ещё двадцать медведей. И вот, когда он навсегда бросил медвежью охоту, его старый враг сам явился к нему…
— Что ты там нашёл? — спросил Заркун.
И Курлан, помедлив, ответил:
— Мы с ним уже встречались. Это он восемь лет назад крепко помял меня.
— Что ты будешь делать?
— Почему у меня спрашиваешь? — вдруг разозлился старый охотник. — Как будто в посёлке больше некому ходить на медведей. Хотя бы Лозган. Он удачливый охотник. Или другие старики.
— Они не пойдут на него. Ты же сам рассказывал об особенностях его следа. Весь посёлок уже знает, что это он. Ты узнал последний. А остальные мужчины, ты ведь знаешь, уехали далеко на лов сельди.
— Ну, тогда ждите, пока он сожрёт всех ваших коров и колхозных лошадей.
— Хакун пойдёт с тобой.
— А-а, — как от мелкой назойливой мухи отмахнулся старик.
Всю обратную дорогу оба молчали.
Вернувшись домой, Курлан с невозмутимым видом взялся за сети.
Через два дня нашли растерзанного бычка. Стало ясно, что старый хозяин тайги потерял способность ловить быстроногих диких животных. На одной ягоде и муравьях далеко не уедешь. Он и поселился близ человеческого жилья, где мог без особых усилий ловить неуклюжих домашних животных.
В тот вечер Заркун не один час просидел у Курлана. Но и четырёхлитровый чайник густого терпкого чая не решил вопроса. Проводив гостя до крыльца, Курлан долго смотрел в густое чёрное небо, будто просил у него помощи.
Он вспомнил своего отца, затем отца своего отца. В этих воспоминаниях о предках старик искал прилива сил. С неба льдинками мерцали ему немые звёзды.
Как Курлан один пойдёт на хитрого зверя? Но слово, данное когда-то самому себе, не давало старику покоя. Да и весь посёлок ждёт… Надеется…
Был бы хоть один помощник? Но кто пойдёт на страшного зверя? Если бы все мужчины были дома, конечно, кто-нибудь решился бы.
Старик ссутулился, входя в дверь, хотя в этом не было необходимости.
Он уже стелил постель, когда дверь открылась и на пороге неслышно появился Хакун.
— Раз вошёл, проходи и садись. Чая нет. Угощать не буду.
— Не стоит беспокоиться, дедушка.
— Так зачем же ты навестил меня так поздно? Что, соскучился по вредному старику?
— Не надо так говорить. Однажды осмеяли меня на глазах у всего посёлка, и хватит.
— А я ничего ещё не сказал.
— И не надо говорить. Лучше, дедушка, выслушайте меня. Я знаю, что вы рассердитесь, и знаю, что вы один не можете идти на охоту. Возьмите меня с собой. Я стрелять умею. Я никогда не был трусом.
— Медведь не гусь. И даже не пять гусей. Хакун не охотник. Тем более — не медвежатник. Медвежатником так просто не станешь.
— Я же просил не вспоминать о прошлом, — прервал старика Хакун.
На другое утро все видели, как Курлан и Хакун направились в лес с ружьями за плечами.
Охотники уже шли полдня, а свежих следов всё не было.
И только к вечеру наконец нашли «тёплые» отпечатки огромных лап. Следы вели в сторону селения. И прошёл разбойник каких-то полчаса назад.
— Он, наверное, возвращается к бычку, — сказал Хакун.
— Не думаю. Этот хитрец боится засады. Он наверняка задерёт ещё одну корову.
— Надо догнать его. Пойдём напрямик к посёлку!
— Нам не догнать. А если и пойдём по его следу, он может проскочить в тайгу. И мы не заметим его между буграми. Надо ждать его на перешейке. Там его и перехватим, когда он будет возвращаться с очередного ужина.
Через час быстрой ходьбы охотники были на перешейке, устеденном низким кедровым стлаником. Через стланик просматривается далеко. Впереди, в полукилометре в сторону посёлка, грудятся зелёные бугры; позади в сотне шагов чернеет роща из лапистой корявой лиственницы. Курлан засел у следа, а его молодой напарник выбрал место на берегу залива, в сотне шагов от старика.