Голубые пролески

К городку, где жила семья Коваленко, подошли фашисты. Коваленкам пришлось покинуть его. В этом городке они жили долго и безбедно. Здесь Паня родилась и собиралась на будущий год пойти в школу. Её отец был музыкантом. Он учил детей играть на скрипке и выступал с концертами. Дома у них часто стояли цветы, подаренные слушателями. Люди веселились и танцевали под звуки скрипки, но сам музыкант танцевать не мог — он был хромой.

А мама у Пани была портнихой. Когда Коваленки всей семьёй гуляли в городском саду, она узнавала на встречных платья своей работы и радовалась, что женщины чувствовали себя в них нарядными и счастливыми.

Но пришла война. Стало не до музыки и не до нарядов. Работа, которую любили Коваленки и которая раньше радовала людей, оказалась теперь не нужна. И это огорчало их больше, чем все другие невзгоды военного времени.

Покидая городок, Коваленки взяли с собой небольшой клетчатый саквояж, завязанный в клеёнку узел и футляр со скрипкой. Больше музыкант и его жена унести не могли.

Сначала они шли пешком, потом ехали на грузовике, потом на поезде. Вагоны в нём были не пассажирские, а товарные. Они назывались теплушками, потому что в каждом из них стояла железная печка. Фашистские самолёты не раз обстреливали их из пулемётов и сбрасывали на них бомбы. Люди бежали как можно дальше от дороги и ложились, прижимаясь к земле, вздрагивавшей от взрывов.

В вагоне-теплушке Панина мама простудилась и заболела. Всю жизнь она шила другим, но себе тёплого пальто так и не сделала. Ехать больной стало нельзя. Поздно вечером Коваленки сошли с поезда и постучались в дом, где жил Митёк Берёзкин со своей мамой Марией Ивановной. Коваленкам было всё равно, в какой дом стучаться, все дома были одинаково чужими. Но в одном дворе виднелся свет. Это Мария Ивановна, придя с работы из госпиталя, пошла проведать, не отелилась ли без неё корова Зорька. Митёк в такой поздний час спал. Утром он увидел незнакомые вещи и удивился. На столе лежал странный потёртый футляр.

— Это скрипка. Здравствуй, мальчик. Ты не играешь на скрипке?

На маминой кушетке лежала чужая женщина. Тёмными печальными глазами она смотрела на Митька. Как она сюда попала?

Митёк смутился, не ответил и побежал на кухню. Там мама тёрла сырую картошку для оладьев-дерунов.

— Кто это, ма?

— Люди, сынок. Такие же, как и мы. Коваленко — им фамилия. По-нашему — вроде как Кузнецовы. Муж, жена да девочка, твоя сверстница, Паней зовут.

— А где же ты будешь спать?

— Устроимся, Митёк. Больная она, ей на кушетке лучше.

На крыльце стояла девочка в красном пальтишке. Она щурилась от весеннего солнца и постёгивала прутиком воду в бочке под водосточной трубой. Это был любимый прутик Митька. Он вырезал его у пруда. Митёк рассердился. Чужая тётя лежит на мамином месте, девчонка схватила его прутик… Откуда она такая взялась?

— Это мой прутик! — сказал Митёк. — И бочка. И крыльцо. Весь дом.

Девочка отдала прутик и глядела исподлобья на Митька. У неё были такие же, как у женщины на кушетке, большие тёмные глаза, чёрные волосы рассыпались по красному пальто.

— А вы кто? — спросил Митёк.

— Мы эвакуированные, — тихо ответила Паня.

— Эвакур… Эвакруир… — Митёк не мог повторить длинное слово.

— Я тоже сначала не умела говорить, а потом привыкла, — утешила девочка. — А немцы сюда не придут?

— Мой папка их не пустит. Он танкист.

— А моего папу на войну не взяли. Из-за ноги. А вас бомбили?

— Не, — сказал Митёк. — Они летают высоко. Я их не боюсь.

— А я боюсь, — призналась Паня. — Они могут бомбу бросить. А ещё страшнее, когда лётчика видно. Мы бежали по полю, а он низко летел и смотрел на нас… У нас дома тоже кадушка была. Большая-пребольшая! В ней жаба Баба жила. Она умела говорить. Крикнешь в кадушку: «Как тебя зовут, жаба?» А она отвечает: «Ба-ба!»

— Ну, так что! У нас есть курица, которая, как снесётся, начинает кричать: «Пойду на базар! Пойду на базар!»

— Зачем?

— Не знаю. Она не говорит. Может, яйцо продавать… Паня помолчала, оглядела двор и сказала:

— У нас дома тоже акация росла.

— Это не акация. Это другое дерево, — сказал Митёк.

— А у нас — акация. На ней во-от какие стручки были! — Паня развела руки, показывая, какие росли стручки.