Гонцы весны - страница 39
Голос только что возвратившегося Эдмунда вернул графиню к действительности.
— Папа Рюстов еще раз шлет тебе свой привет, — весело промолвил он. — Ты просто покорила его. Он буквально рассыпался в любезностях в твой адрес и целый вечер был неслыханно вежлив, так что я даже не узнал его.
— С ним легче сойтись, чем я думала, — возразила графиня. — Это несколько грубоватая, но открытая и энергичная натура, и его надо принимать таким, каков он есть. Зато твоя невеста праздновала свой триумф. Ты сделал прекрасный выбор.
— Да, Гедвига сегодня вечером была очаровательна. И среди присутствующих находилась лишь одна-единственная дама, которая могла бы соперничать с ней, а именно ты, моя мать.
Графиня слегка улыбнулась. Она прекрасно знала, что была красивее и лучше девушек и женщин, бывших гораздо моложе ее, и не уступала по красоте даже своей будущей невестке. Но ее самодовольство исчезло перед более глубоким чувством, когда она спросила сына:
— Доволен ли ты теперь своей матерью?
Молодой граф страстно поцеловал протянутую руку матери.
— Ты спрашиваешь сегодня, когда исполняется каждое мое желание? Я знаю, что своим согласием ты принесла мне жертву, знаю, какую борьбу тебе придется выдержать из-за меня с дядей.
При упоминании имени брата графиня подавила свой вздох.
— Арман никогда не простит мне моей уступчивости. Может быть, он и прав. Моя обязанность, конечно, во что бы то ни стало блюсти традиции нашего дома, но вопреки всему я не могла устоять перед твоими просьбами. По крайней мере, я хотела видеть тебя счастливым.
Ее взгляд невольно скользнул по портрету мужа. Эдмунд поймал этот взгляд и понял смысл ее слов.
— Ты не была счастлива? — тихо спросил он.
— За всю мою супружескую жизнь у меня никогда не было повода к жалобе. Мой муж был постоянно добр и внимателен ко мне.
— Но он был стариком, — Эдмунд посмотрел на приятные и в то же время увядшие черты отца, — а ты была молода и прекрасна, как Гедвига, и, как она, имела такое же право требовать от жизни счастья. Бедная моя мамочка! — голос его задрожал от подавляемого волнения. — Лишь когда я сам стал таким счастливым, я понял, какой пустой, должно быть, была твоя жизнь рядом с отцом. Несмотря на свою доброту, он не мог дать тебе той любви, которая свойственна молодости. Правда, ты мужественно несла свой крест, но тем не менее это был жестокий жребий — вечно склоняться перед чувством долга и заставлять умолкать голос, зовущий к счастью и жизни…
Он замолчал, так как графиня быстрым движением вырвала у него свою руку и отвернулась от него и портрета.
— Оставь, Эдмунд! — резко оборвала она. — Ты мучаешь меня. Сын впервые позволил себе подобные рассуждения и никак не предполагал, что они могут оскорбить мать.
— Прости! — после небольшого молчания сказал он. — Ведь это не было упреком памяти моего отца. Конечно, не его вина, что рядом с ним тебе приходилось от многого отказываться.
— Я ни в чем себе не отказывала! — с рвением воскликнула графиня, — ни в чем! Ведь у меня был ты, мой Эдмунд. Ты был для меня всем, ты все заменил мне; с тех пор я не искала никакого другого счастья. Правда, — ее голос стал глуше, — я обладала этой любовью одна, а теперь должна разделить ее с другой, которая отныне будет занимать в твоем сердце первое место.
— Мама! — не то с мольбой, не то с упреком воскликнул Эдмунд. — Ты останешься для меня тем же, кем была всегда.
Графиня медленно покачала головой.
— Я ведь уже давно знала, что придет время, когда мать должна будет уступить место невесте; это время пришло, и она явилась. Как я ни готовилась к этому, для меня это тяжко, так тяжко, что иной раз я серьезно подумываю о том, чтобы после твоей свадьбы покинуть Эттерсберг и переселиться в Шенфельд, мое вдовье имение.
— Никогда! — порывисто воскликнул Эдмунд. — Ты не можешь, не имеешь права делать этого. Ты не должна уходить от меня, мама; ты знаешь, что я никем не могу заменить тебя, даже Гедвигой. Как ни горячо я ее люблю, она никогда не заменит мне того, что я потеряю с твоим уходом.
Графиня прислушивалась к словам сына со скрытым торжеством. Она знала, что Эдмунд говорил правду. Для невесты у него не было ничего другого, кроме шуток и ласковых комплиментов; Гедвига знала только приятную, привлекательную, но внешнюю сторону его характера, известную всем. Что в нем, действительно, было серьезного, глубокого и искреннего, то, как и прежде, принадлежало исключительно ей, матери. Она, конечно, знала это давно, и, может быть, в том, что графиня так хорошо приняла свою будущую невестку, Гедвига была обязана только этому ее ощущению. Горячо и страстно любимая невеста в материнской ревности могла бы иметь жестокого противника, но теперь ее терпели, потому что она не представляла опасности материнской власти.