Горб Аполлона - страница 37

Мне показалось, что при её появлении Саша сразу как— то переменился, с лица исчезло оживление, появилось что— то печальное во всём его виде. Он перестал меня обнимать и отчуждённо сказал, что должен показать мне комнату, где мне располагаться. Я был поражён его переменой, но отогнал это наблюдение. Саша позвал меня наверх, в небольшую комнату, где на стенах тоже висело несколько Эвелининых творений.

Когда я спустился вниз, Саша пошёл заглянуть в кухню, а Эвелина, приняв непринуждённую позу и изображая безразличие, сразу стала показывать мне свои картины. Она переходила от одной к другой.

— Ну вот, посмотрите, в этой картине я выражаю мысли Марселя Пруста… А этот портрет… я считаю одним из лучших портретов Набокова… Столько вокруг бабочек! А вот за эту картину мне предлагали…

Я молча смотрел и на мысли Пруста, и на бабочек Набокова и думал: «Видно по картинам, что в ней какой‑то внутренний разлад, и можно только удивляться, почему Саше они нравились? Сексуальность, как звук, разносится по всему полотну. В картинах изображены её сексуальные фантазии и сны. Все фигуры расплывчаты, стилизованы, двусмысленны».

Саша, войдя с подносом, заметил:

— Это талантливо? — Прозвучал оттенок вопроса. Я не хотел услышать этого вопроса и не хотел отвечать. Но Саша спокойно повторил свой вопрос.

Мне не раз приходилось сдерживать свои оценки, не причинять неприятных ощущений авторам, и на этот раз я отозвался как можно ласковее:

— В них есть непосредственность, иллюзорность, и если к таланту Эвелины приложить учёбу у мастеров, то может получиться вполне… Я никак не мог подобрать слова, как «вполне»? И сказал: «пристойно». — А затем добавил несколько тяжеловесную, профессорскую, книжную фразу:

— Как известно, ничто великое не импровизировано, трудом создаются лучшие произведения гениев. Талант нуждается в знаниях».

Лицо Эвелины, до сих пор выражающее пьянящее блаженство, молниеносно преобразилось, искривилось и приняло притворно–оскорблённое выражение:

— Вы ничего не смыслите в живописи! Эти профессора своих студентов ничему не могут научить! — отрывисто и вызывающе сказала она и смерила меня гневным взглядом.

Саша попытался её успокоить, говоря ласковым голосом:

— Эвелина, все совершенствуют свои произведения. Это — часть работы. Один из Людовиков говорил: «Власть королей приобретается трудом», и процитировал свои любимые строчки: «Искусство есть, искусство, есть искусство, но лучше…»

Она же демонстративно уверенно–летящей походкой вышла из комнаты, давая понять, что ей совсем не понравились мои высказывания.

— Витя, она не намеренно это сделала. Не обращай внимания, она отходчива, но у неё такой вспыльчивый характер.

Саша о чём‑то напряжённо задумался и замолчал. Мне показалось, что он больше говорить на тему искусства не хочет. Я тоже молчал, но про себя подумал: «Почему бы не заняться домоводством? Быть хозяйкой дома. Почему не учиться? Художников предостаточно. Откуда столько претензий? У неё нет того, что называют художественной жилкой, кишок, чтобы выражать линиями и тонами, что хочешь сказать. Хотя при обдумывании могут и развернуться её способности».

Эвелина вернулись довольно быстро. Принесла сигареты, взяла рюмку и, раскрыв глаза как ни в чём ни бывало, стала расспрашивать меня про Нью–Йорк, про музеи. Она была весела, непринуждённа, как будто не было ни картин, ни мнений, и она смотрела на меня просяще–извиняющим взглядом. Как легко она поддаётся настроениям. На её лице появилось очаровательноласковое выражение, и всем своим видом она высказывала всяческое ко мне расположение. Может быть, она искренне раскаивается в своей невежливой реакции? Но этого нельзя сказать наверняка, ведь лица некоторых женщин обладают тайной подделки — кажется, тебя обожают, но если ты сделаешь хоть какую‑нибудь самую маленькую оплошность, то на красивых пальчиках в секунду покажутся коготочки и нежное выражение моментально перейдёт в злобное.

Мы сели за стол, Саша подавал еду, оказывается, он сам её приготовил. Я не мог не восхититься его кулинарными изысками.

— Я не знал за тобой такие способности. Ты не уступаешь папашке Дюма. Из маленьких кусочков курицы ты сотворил такое восхищение.