Гордое сердце - страница 20
— Ой, она же так хотела спать!
— Я закончила работу и подумала, а не пойти ли мне…
Но Люсиль забрала у нее ребенка. Она положила его обратно в коляску и поправила покрывальце.
— Ладно, ребенок никогда так быстро не засыпает, а если она не поспит, то разойдется на весь день.
В ярком солнечном свете лицо Люсиль выглядело хмурым и враждебным.
— Извини, — нерешительно сказала Сюзан. — Она так кричала.
— Что ж, должна сказать, Сю, мне не кажется, что это тебя касается.
— Конечно нет, — быстро проговорила Сюзан. — Я больше не приду сегодня. Ты так занята и устала, — добавила она.
— Я никогда не устаю, несмотря на двоих детей, — сказала Люсиль. — Ты можешь войти. А я тем временем приберусь, а скоро надо кормить ребенка.
— Нет, может быть, вечером, — сказала Сюзан, улыбнулась и помахала рукой с лестницы. Люсиль была ее старым другом. Она не должна обижаться на Люсиль.
Однако, придя домой, она какое-то время стояла в нерешительности, вспоминая этот долгий, глубокий взгляд младенца. Это был не взгляд одинокой души, это был общечеловеческий взгляд, и ребенок был еще недостаточно развитой личностью, чтобы скрывать его. Позже, когда девочка будет старше, в самом существе ее усилится воля и спрячет эту обнаженность. Но сейчас ее глаза были микроскопами, увеличивающими и открывающими начало жизни.
Она сидела на верхней ступеньке своего крылечка, крепко обняв колени, пристально уставившись на сад и ничего в нем не видя. Она уже забыла о Люсиль. Она вспоминала ребенка, чувствовала его, впитывала его существо во всей его безмерности. Ей страстно хотелось слиться с ним глубоко и безрассудно, она так хорошо понимала это нетерпеливое, сладкое, смутное, единственное желание, которым она не смогла бы поделиться ни с кем. Она встала, медленно поднялась наверх в мансарду и начала замешивать свежую глину. Она решила вылепить новорожденного младенца, из мельчайших незавершенных черт которого струилось огромное необъяснимое беспомощное терпение.
Пол уходил у нее из-под ног, а крыша мансарды над головой растворилась. Она никого и ничего не помнила. Все прошлые месяцы, многие годы ее собственной жизни пропали даром. Она стояла и лепила ребенка из глины, которая приобретала форму его жизни. Она принимала форму новорожденного существа, его зависимость от матки, все еще прогибающей его спинку, его тянущиеся вверх ножки, его слабые сплетенные ручки. Только голова была большой и свободной, она была немного приподнята и выглядывала в незнакомую жизнь с потрясающим смирением. Закончив, она посмотрела на свое творение немного испуганно. Она не знала и не понимала того, что сделала. Она боялась этого повернутого к ней лица, которое спрашивало: «Зачем я родился?»
— Не знаю, — вслух ответила она. Ее голос гулко отозвался в пустом помещении, и внезапно она ощутила сумрак вокруг себя. Она выглянула в окно и там, за лесом, увидела мрачный закат, очень красный…
«Я проработала весь день, — подумала она, снимая свой рабочий халат и приглаживая волосы. Затем она вспомнила: — Марк же вернется домой!» Марк! Она совсем не думала о нем, но сейчас, подумав о нем, она снова ощутила пол под своими ногами и крышу над головой. Больше она не смотрела на то, что сделала. Она стремительно помчалась вниз.
В спешке готовя Марку еду, она чувствовала, что ее долгое время как бы не было. Наверху, в мансарде, осталось то, что она сделала. Оно находилось там, часть ее самой, но все же отдельная от нее. Она чувствовала возбуждение, одиночество и даже радость. Внезапно ей страшно захотелось увидеть Марка, она соскучилась по прикосновению его рук, его губ; ей захотелось, чтобы он был здесь, решительный и искренний, здесь, в доме, потому что она так долго была далека от него. Она чуть ли не порхала, готовясь к встрече с ним. И вот, когда наконец он пришел и она услышала его громкий, полный нежности и страсти зов: «Сю! Где ты?» — она подбежала к нему и кинулась ему в объятья, крепко сжав его в своих.
— О, Марк! — шептала она. — О, Марк!
Что бы она делала, если бы Марк не пришел вечером домой?
— Какой долгий день! — сказал он. — Когда я не могу прийти домой на ленч — это ужасно!