Гори, ведьма, гори! [Дьявольские куклы мадам Мэндилип] - страница 14

— Число 491 значит что-нибудь для вас, Роббинс? Не можете ли вы ассоциировать его с каким-нибудь адресом, который знала Гарриет?

Она подумала, потом покачала головой. Я рассказал ей о движениях век Гарриет, обозначающих определенные цифры.

— Она явно хотела передать нам что-то этими цифрами. Подумайте-ка еще.

Вдруг она выпрямилась и стала считать что-то на пальцах. Затем кивнула.

— А не могла ли она пытаться передать какое-то слово? Может быть, это буквы: «Д», «И» и «А». Это три первые три буквы — «Диана».

— Да, конечно, это довольно просто. Она могла попытаться попросить нас позаботиться о ребенке.

Я взглянул на Брэйла. Он отрицательно покачал головой.

— Она знала и так, что я это сделаю, — сказал тот. — Нет, это что-то другое.

Вскоре после ухода Роббинс позвонил Рикори. Я сказал ему о смерти Уолтерс. Он был искренне расстроен. Затем мы занялись грустным делом — вскрытием и обследованием трупа. Результаты были такие же, как и в случае с Питерсом. Не было ничего такого, отчего девушка могла умереть. Около четырех часов следующего дня Рикори снова позвонил по телефону.

— Будете ли вы дома между шестью и девятью, доктор?

В голосе его чувствовалось едва сдерживаемое волнение.

— Конечно, если нужно, — ответил я, взглянув в свою записную книжку. — Вы нашли, что-нибудь, Рикори?

Он помолчал, раздумывая.

— Не знаю, может быть, да.

— Вы подразумеваете, — я даже не пытался скрыть волнение, — предполагаемое место, о котором мы говорили?

— Возможно. Я узнаю позже. Я еду сейчас туда.

— Скажите мне, Рикори, что вы предполагаете там найти?

— Кукол, — ответил он. И, словно избегая дальнейших расспросов, повесил трубку.

Куклы! Я сидел задумавшись. Уолтерс купила куклу. И в этом самом месте она получила повреждение, которое так обеспокоило ее, или, скорее, необычное поведение ожога смутило ее. У меня не было сомнения после рассказа Роббинс, что именно через этот очаг она получила свое заболевание — она пыталась нам это объяснить. Мы не ошиблись в объяснении ее первого безнадежного усилия указать нам на причину болезни. Конечно, она могла ошибиться. Ожог, или вернее мазь, могли не иметь ничего общего с ее гибелью. И всё-таки Уолтерс любила ребенка, а дети были тем общим интересом, который объединил всех, умерших так же, как и она. И, конечно, дети больше всего любят кукол. Что же обнаружил, Рикори?

Я позвонил Брэйлу, но не мог вызвать его. Я вызвал Роббинс и попросил ее немедленно принести куклу, что она и сделала.

Кукла была исключительно хороша. Она была вырезана из дерева и затем покрыта гипсом. Она была поразительно похожа на живого ребенка — ребенка с маленьким личиком эльфа. Ее платье было покрыто изысканной вышивкой — народное платье какой-то страны, которую я не мог определить. Эта вышивка была просто музейной вещью и стоила, конечно, больше, чем сестра Уолтерс могла себе позволить. На ней не было никакой марки с указанием мастера или хозяина магазина. Осмотрев куклу внимательно, я спрятал ее в ящик стола. Я с нетерпением ждал звонка Рикори.

В семь часов раздался нетерпеливый звонок в дверь. Отворяя дверь из кабинета, я услышал голос Мак Канна в гостиной и попросил его войти. Я сразу же понял, что что-то неблагополучно. Его загорелое лицо было изжелта-бледным, глаза смотрели изумленно.

— Пойдемте к машине. Хозяин, кажется, умер.

— Умер?! — воскликнул я и бросился к машине, вниз по лестнице. Шофер стоял у дверцы. Он открыл ее, и я увидел Рикори, сжавшегося в комочек в углу заднего сиденья. Я не слышал пульса, и когда поднял ему веки, его глаза взглянули на меня невидящим взглядом. Но он был теплым.

— Вносите его, — приказал я.

Мак Канн с шофером внесли его в дом и поместили на кушетку в моем кабинете. Я нагнулся над ним со стетоскопом. Сердце не билось. Дыхания не было. И всё-таки я не мог успокоиться. Я проделал всё, что делается в сомнительных случаях: безрезультатно…

Мак Канн и шофер стояли позади меня. Они прочли приговор на моем лице. Они обменялись каким-то странным взглядом. Явно каждый из них сдерживал панический страх, шофер был напуган в большей степени, чем Мак Канн. Последний спросил меня ровным монотонным голосом: