Гори, ведьма, гори! [Дьявольские куклы мадам Мэндилип] - страница 4

стр.

Всё это было противозаконно, конечно, но мне нравился Рикори, и я понимал его точку зрения: чувствуя это, он продолжал настаивать:

— Мои люди не будут мешать. Если то, что я подозреваю — правда, они будут охранять вас и ваших помощников. Но они, а также те, кто сменит их, должны оставаться в комнате днем и ночью. Если Питерса переведут в другую палату, они должны сопровождать его — независимо от того, куда его переместят.

— Это можно устроить, — согласился я. Затем по его просьбе послал санитара к двери. Он вернулся с одним из стражей. Рикори пошептался с ним, и тот вышел. Немного погодя оба стража вернулись вместе. В это время я обрисовал дежурному врачу особенности случая и получил официальное разрешение начальства на дежурство двух человек у больного. Оба стража были хорошо одеты, вежливы, со сжатыми губами и холодными внимательными глазами. Один из них взглянул на Питерса.

— Бог мой! — пробормотал он.

Комната была угловой, с двумя окнами, одно из них открывалось на бульвар, другое — на боковую улицу. Дверь вела в залу. Ванная комната была темной, без окон. Рикори и два его телохранителя осмотрели комнату очень внимательно, не подходя близко к окнам. Рикори спросил, нельзя ли потушить свет. Я кивнул. Свет выключили, все трое подошли к окнам, внимательно осмотрели шестиэтажные дома по сторонам обеих улиц. В сторону бульвара домов не было, там начинался парк. В боковой улице против госпиталя располагалась церковь.

— Эту сторону — наблюдать, — сказал Рикори и указал на церковь. — Теперь можно включить свет, доктор.

Он пошел к двери, затем повернулся:

— У меня много врагов, доктор Лоуэлл. Питерс был моей правой рукой. Если один из этих врагов убил его, он сделал это, чтобы ослабить меня, или, может быть, потому, что не мог убить меня.

Я смотрю на Питерса и впервые в моей жизни, я, Рикори, боюсь. Я не хочу быть следующим, не хочу смотреть в ад.

Я недовольно заворчал. Он четко сформулировал то, что я чувствовал, но не мог выразить словами.

Он снова подошел к двери и снова остановился.

— Еще одна вещь. Если кто-нибудь позвонит по телефону и будет спрашивать о здоровье Питерса, пусть подходят мои люди. Если кто-нибудь придет к вам и будет спрашивать о нем, впустите его, но если их будет несколько, пусть войдет только один. Если они придут, уверяя, что являются родственниками, пусть мои люди поговорят с ними и расспросят их.

Он пожал мою руку и вышел из комнаты. На пороге его ждала другая пара телохранителей. Они пошли: один впереди, другой позади него. Когда они вышли, я заметил, что Рикори энергично перекрестился.

Я закрыл дверь и вернулся в комнату. Взглянул на Питерса… Если б я был религиозным, я бы тоже перекрестился. Выражение лица Питерса изменилось. Ужас исчез. Он по-прежнему смотрел как бы сквозь меня и внутрь самого себя, но с выражением какого-то ожидания, такого злого, что я невольно огляделся, чтобы увидеть, что вызывает этот взгляд.

В комнате не было ничего необычного. Один из парней Рикори сидел в углу у окна, в тени, наблюдая за парапетом церковной крыши напротив, другой неподвижно сидел у двери.

Брэйл и сестра Уолтерс стояли по другую сторону кровати. Их глаза не могли оторваться от лица Питерса, они были как зачарованные. Затем Брэйл повернул голову и осмотрел комнату, как это только что сделал я.

Вдруг глаза Питерса стали сознательными, они увидели нас, увидели комнату. Они заблестели какой-то необычайной радостью. Эта радость не была маниакальной, она была дьявольской. Это был взгляд дьявола, надолго изгнанного из любимого ада и вдруг возвращенного туда.

Это выражение внезапно исчезло, и вернулось выражение ужаса и страха. Я с невольным облегчением вздохнул, впечатление было такое, как будто исчез кто-то злобный, присутствующий в комнате. Сестра дрожала, Брэйл спросил напряженно:

— Как насчет еще одной инъекции?

— Нет, — сказал я. — Я хочу, чтобы вы понаблюдали за ходом этого (что бы это ни было) без наркотиков. Я пойду в лабораторию. Внимательно наблюдайте за ним, пока я вернусь.

В лаборатории Хоскинс буднично посмотрел на меня:

— Ничего не нашел. Прекрасное здоровье. Правда, я не всё еще кончил.