Горит ли Париж? - страница 19

Как всегда в таких случаях, Варлимонт прибыл на совещание на полчаса раньше. Варлимонт, только что вернувшийся из поездки на Нормандский фронт, отвечал за подготовку всех совещаний. Левой рукой он прижимал кипу рабочих бумаг, правой — рулоны карт Генерального штаба, по которым через некоторое время Гитлер будет изучать последние донесения с фронтов. После 22 июля Варлимонт отказался от привычки носить бумаги в портфеле из телячьей кожи. Он был слишком горд, чтобы согласиться на унизительный обыск, которому подвергали всех стоявшие у двери эсэсовцы в серой форме.

Сейчас Варлимонт разложил на столе огромную карту общей обстановки в масштабе 1:1 000 000 и планшеты по секторам в масштабе 1:200 000, на целлулоидных поверхностях которых оперативное управление ОКВ нанесло новейшую информацию о линии фронта.

В одном это совещание сильно отличалось от всех других, на которых Варлимонт присутствовал в ОКВ. В тот вечер, впервые после 21 июня 1941 года, Гитлер отбросил карты Восточного фронта, которые перед ним разложил генерал-оберст Йодль, и обратил внимание вначале на обстановку на западе. Фюрер напомнил Варлимонту «встревоженного зверя», когда в долгом раздумье склонился над разложенными перед ним картами. Затем из всех других карт он выбрал одну — масштаба 1:200 000.

В центре ее было огромное черное пятно, венчавшее три широких изгиба Сены. От него, словно нити паутины, расходились обозначенные на карте дороги. Эта черная масса означала контуры Парижа и его пригородов. Гитлер вынул стеклограф и быстро черканул по карте. Затем распрямился и объявил, что настало время подготовить оборону Парижа.

— Если нам нужно удержать Сену, — сказал он, возвышая голос, — мы должны удержать Париж. Мы будем держаться на подступах к Парижу, мы будем держаться в Париже, мы будем держать сам Париж! — заявил он.

Потеря Парижа, заявил он стоявшим вокруг генералам, оказала бы катастрофическое воздействие на моральный дух вермахта, на население Германии и весь мир. Затем, обращаясь к стоящему рядом Йодлю, который лихорадочно вел записи, Гитлер отдал свое первое распоряжение, непосредственно касающееся обороны города. Во-первых, объявил он, «я хочу, чтобы все мосты через Сену в районе Парижа были заминированы и подготовлены к уничтожению». Во-вторых, продолжал он, промышленность города «должна быть парализована». И наконец, приказал он Йодлю, «все имеющиеся в наличии подкрепления» должны быть переданы в подчинение командующему гарнизоном города.

— Париж надо защищать до последнего солдата, — добавил он, — не обращая внимания на разрушения, которые могут возникнуть в результате боев.

Он надолго замолчал, а затем произнес последнюю фразу.

— Почему нас должно волновать, будет ли разрушен Париж? Союзники в данную минуту своими бомбардировками уничтожают города по всей Германии.

Это был один из тех безветренных дней, которые Бог приберегал для Парижа и поэтов. Первые рыбаки уже дремали вдоль набережных Сены, пригревшись под лучами только что взошедшего солнца. Их бамбуковые удилища, воткнутые в гальку под ногами, лениво нависали над мутными водами реки. Чуть в стороне, затерявшись в мире собственных фантазий, наносил первые мазки на холст одинокий художник, расположившийся в конце сквера Вер-Галан, в том месте, где его гранитные берега, словно нос корабля, рассекали Сену надвое у самой оконечности острова Сите. Через несколько часов эти берега заполнятся пляжными зонтами и складными матерчатыми стульями тысяч парижан, ищущих места под августовским солнцем. В это мирное летнее воскресное утро война казалась чем-то далеким.

Для миллионов жителей города это воскресенье 13 августа ознаменовало начало трехдневного празднования Успения, и повсюду парижане готовились насладиться его безоблачным небом. Тысячи парижан собирались отправиться на пикники, предаться игре, любви и, прежде всего, забыть об опасностях предстоящей битвы за освобождение своего города.

Это воскресенье казалось таким мирным, что новый немецкий командующий парижским гарнизоном отправился на совещание в штаб Западного фронта один в открытом «хорхе». Ни одна пуля бойцов Сопротивления, ни один самолет союзников не потревожили его в этом путешествии. Единственным диссонансом была речь человека, к которому он приехал, — генерал-фельдмаршала Гюнтера фон Клюге, главнокомандующего Западным фронтом. В своем лишенном солнечного света подземном бункере в Сен-Жермен-ан-Лей, в непосредственной близости от столицы, Клюге обрисовал Хольтицу работу, которую тому предстояло проделать в Париже.