Горит ли Париж? - страница 7

На пути к этому, считал де Голль, ему противостояли две силы: его политические враги, Французская коммунистическая партия, и его военные союзники — американцы.

Отношения между Соединенными Штатами и де Гол-лем после короткого медового месяца в 1940 году шаг за шагом ухудшались. Признание Соединенными Штатами Виши, сделка с Дарланом, тот факт, что де Голль не был информирован о высадке американских войск в Северной Африке до самого момента, когда она уже практически началась[7], личный антагонизм между де Голлем и президентом Франклином Д. Рузвельтом — все это способствовало усилению недоверия и подозрительности, разъедавших франко-американские отношения летом 1944 года.

Однако ничто так не раздражало де Голля, как отказ Рузвельта признать его Французский комитет национального освобождения (ФКНО) в качестве временного правительства Франции. В этом он усматривал нежелание американцев признать его руководящую роль во Франции[8].

Рузвельт определил позицию Соединенных Штатов в записке генералу Джорджу К. Маршаллу, датированной 14 июня 1944 года. «Мы должны, — писал он, — максимально использовать любую организацию или влияние де Голля, которые будут способствовать нашим военным усилиям, при условии, что мы не будем силой оружия навязывать французскому народу эту организацию в качестве правительства Франции». Он предупреждал Эйзенхауэра о том, что ШВКСЭС «может вступать в контакт с ФКНО, но не должен делать чего-либо такого, что означало бы признание ФКНО в качестве временного правительства Франции».

Отношения де Голля с Эйзенхауэром были лучше, хотя командующий войсками союзников отмечал, что «он [де Голль] всегда пытался заставить нас изменить то одно, то другое в соответствии со своими политическими целями». А его начальник штаба генерал Уолтер Беделл Смит с раздражением вывел в меморандуме штаба Верховного командования, датированном июнем 1944 года: «Я буду рад проинструктировать его [де Голля], если кто-то скажет мне, каков его статус при нашем штабе. Насколько мне известно, никакого».

Вызывало раздражение и другое. Радиосвязь де Голля со своим штабом в Лондоне поддерживалась через англичан и американцев, и он понимал, что Черчилль проинструктировал министра иностранных дел Антони Идена следить за тем, чтобы радиосообщения «изучались на предмет политического содержания». Решение союзников ввести в обращение в день «Д» особую денежную единицу настолько взбесило французского лидера, что он отозвал — за исключением двадцати — почти всех из пятисот французских офицеров связи, подготовленных для оказания помощи Верховному командованию в создании административных органов в освобожденных районах нормандского плацдарма.

Но прежде всего де Голль был намерен решительно бороться за то, чтобы на французской земле не было и следа АМГОТ (Союзного военного правительства на оккупированных территориях). Его опасения частично развеялись в июле, во время первого официального визита в Вашингтон. Там он и Рузвельт пришли к соглашению об управлении освобожденной Францией. Но достигнутое согласие было шатким. Перед отъездом де Голль заметил Роберту Мерфи: «Наши договоренности исчерпают себя в день завершения войны».

В соответствии с соглашением освобожденная Франция будет разделена на две части: Внутреннюю зону, в которой контроль будет передан деголлевскому ФКНО, и Зону боевых действий, в которой верховная власть будет принадлежать ШВКСЭС. Определение границ этих двух зон в основном было оставлено на усмотрение Эйзенхауэра.

В рамках соглашения не удалось решить вопрос о принципиальном разделении власти между де Голлем и Верховным командованием союзников. По мнению де Голля, именно он, как глава Свободного французского правительства, представлял суверенитет Франции, и потому его власть, а не ШВКСЭС, была верховной властью Франции. Для Верховного командования Франция была театром военных действий, и политические запросы де Голля должны были быть подчинены стратегическим задачам ШВКСЭС.

В соглашении ничего не говорилось о Париже. В Вашингтоне исходили из того, что город будет оставаться в зоне боевых действий еще какое-то время после освобождения. Рузвельт был не намерен допускать в него правительство, которое он еще не признал. Вполне логичная посылка. Но она не учитывала очевидный факт — непреклонную решимость Шарля де Голля обосноваться со своим правительством в Париже как можно быстрее. От успеха в этом деле, считал де Голль, зависели его собственная судьба и судьба Франции.