Горькие шанежки - страница 15

стр.

Коршун все еще кружил в синеве и видел, как беспокойно суетился пастушок среди кустов, как быстро двинулся он за темную черту дороги, к той стороне, где в низине косматились камышовые плавни и блестели под солнцем озера. Семушка бежал, спотыкаясь и падая, продираясь сквозь кусты, хватавшие его за одежку. Он не выбирал дороги, топал через лиманы, взбивая фонтаны прокисшей воды. Все знакомое и свое казалось теперь Семушке чужим и враждебным.

Обливаясь потом, через полчаса он выбежал к полю, лежащему на склоне перед Левинской падью. Рукавом вытирая лицо, оглядел зеленеющие хлеба, широкую низину — безлюдную и безмолвную. Стада не было и здесь.

Из глаз Семушки посыпались горькие слезы. Зная, что тут его никто не увидит, всхлипывая и причитая, краем поля он повернул назад. На передышку не было времени. Солнце забиралось все выше, и, торопливо мазнув ладошками по щекам, Семушка побежал через покосные равнины и кустарники, распугивая птиц, сминая жарки и саранки.

Совсем измученный, вернулся он к тому месту, где отдыхали коровы. Припадая на колени и раздвигая траву, начал рассматривать вмятины от копыт. Следы вели в распадок между двумя буграми. Распадок опускался все ниже, а бугры поднимались, незаметно становясь сопками с густо заросшими склонами. Там, наверху, петляя по хребтинке становика, проходила дорога. Она вела к залежному полю и обрывалась у ручья, на берегу которого темнел старый омшаник и стоял пустующий дом.

Это место и называлось Телковой заимкой. Когда-то здесь стояла колхозная пасека, но потом ее перевезли в другое место, и уже несколько лет на заимке никто не жил. Только летом в доме иногда ночевали покосчики да зимой, запрягая быка в сани, ездил сюда за жердями дед Орлов… «Пушкарь дорогу туда знает, — подумал Семушка, продираясь сквозь заросли. — И теперь все стадо ведет… У-у, бычара упрямый!» Семушке было страшно даже представить, что коровы уйдут в сопки за ручьем и заимкой. Тем сопкам ни конца, ни края…

Исцарапавшись о кусты, он перевалил через распадок и, срезав угол, вышел на дорогу. Взбежав на вершину бугра, остановился, распахнул ворот рубашки, прищурясь, долго всматривался в долинку перед заимкой. Никого не разглядев и теперь уж совсем не зная, что делать, Семушка повернулся и замер с открытым ртом: в полукилометре от себя, на той же дороге, он увидел стадо. Растянувшись цепочкой, отмахиваясь от паутов и слепней, коровы двигались в сторону разъезда.

Семушка посмотрел, моргая, еще не веря глазам и, не утерпев, громко позвал:

— Пушка-арь! Пушка-арь!

Бык шел в середине цепочки. Услышав зов, он развернулся поперек дороги и встал, растопырив уши. С удивлением посмотрев на пастушка, мотнул головой и выдал басовитое, ни с чьим не сравнимое «Ммму-у-уг!»

— Пушкарь… Чертяка бесхвостый! — всхлипнув, прошептал Семушка и обессиленно присел на траву. Но тут же подхватился, прижал к груди торбочку и с победным криком сбежал с бугра.

Догнав стадо, он защелкал бичом, строго покрикивая. Стадо пошло быстрее. Только Пушкарь было приостановился и посмотрел на Семушку еще раз. В его больших темных глазах пастушку почудилась насмешка. Но радость Семушки от этого не уменьшилась. Хотя и припозднившись, домой он возвращался со стадом, а о том, что было, Пушкарь рассказать, к счастью, не сможет. И, шагая за стадом по горячей дороге, Семушка думал, как бы поскорее добраться до озера и с разбега бултыхнуться в прохладную воду. «Может, еще и на сражение успею? — прикидывал он. — А уж потом завалюсь в сенях на топчан…»

Так же, цепочкой, стадо подошло к развилке дорог. Здесь его ждали женщины, мужики, ребятишки. Обычно шумливые, они на этот раз были молчаливы, насуплены и даже, как показалось Семушке, сердиты. Кусками подсоленного хлеба, пойлом в ведрах хозяева приманивали коров и торопливо провожали их до сараев. Издали Семушка увидел, как Шурка-сиротка и Варнаков Петька с ватажкой ребят перегнали по переезду трех коров и Пушкаря. Успокоенный, он пошел тише, чтобы не спрашивали про опоздание, за которое, как он думал, и сердиты были на него люди.

Не торопясь, с кнутом на плече подошел он к развилке, где одиноко стоял старший Слободкин — высокий мужик с непокрытой головой, в темной рубашке.