Горькие шанежки - страница 7

Шурка тоже приготовил мешок и вошел в густые заросли молодого папоротника, дикого горошка, вьюнков, клевера. И вдруг прямо у него из-под ног с шумом взлетела большая черная птица. Шурка даже голову в плечи втянул.

— Косач, косач! — заорал Петька.

Его крик наделал еще большего переполоха. Вокруг стали взлетать другие птицы. Мельтеша короткими пестроватыми крыльями, они набирали скорость и, планируя, уносились в соседний распадок, где темнели густые заросли черной березы.

— Видал, Шурка? — закричал сияющий Петька. — Я даже красные брови у одного видел. Петух это был!

— А и брехун же ты, Петька! — заспорил успокоившийся малость Шурка. — Красные брови он видел… А сам с закрытыми глазами стоял. И даже мешок уронил!

Петька помолчал, пробираясь между кустами.

— Скажешь тоже… Я, правда, перепугался маленько, но как бы я мешок уронил, если он у меня на шее болтается?

Посмеиваясь, дружки шли по распадку, высматривая длиннолистые кустики кислицы. Тут ее было действительно много, они выбирали ту, что потолще в корне и посочнее. Аккуратно, чтоб не поломать хрупкие стебли, Шурка укладывал кислицу в мешок.

Горячее солнце поднялось до самой верхушки безоблачного, ровно закрашенного бледно-голубого неба. Его края опускались со всех сторон, огромным шатром укрывая сопки, перелески и распадки, в одном из которых появлялись и исчезали за кустами темные картузишки Шурки и Петьки. Вокруг них трещали кузнечики, которые то и дело выпрыгивали из-под ног; отовсюду слышалось кукованье, ворковали дикие голуби, переливались желтобрюшки и другие птицы, порхающие с куста на куст. И таким покоем дышало раздолье, что Шурка нет-нет да останавливался, оглядывая всю округу и замирая в радости, оттого что все это еще не изведано, не исхожено им, не проверено…

Мешки потяжелели, лямки давили на плечи. Шурка уже не раз смахивал со лба пот и даже посожалел, что очень уж жаркий выдался день, а ветер до сих пор не проснулся.

На вершине распадка Шурка и Петька сошлись около высокой, от старости задумчивой березы. Ее обхватистый крепкий ствол покорно удерживал густую крону из множества больших и малых ветвей с молодыми, еще не огрубевшими до шершавости листьями. Задрав голову, Шурка посмотрел на березу.

— С нее, Петька, поди, далеко видно. Залезем?

— Давай, пожалуй.

Подойдя к самому дереву, они вдруг услышали резкий посвист и на ветке увидели встревоженного бурундука.

— Счас поймаем тебя! — обрадовался Шурка.

Подпрыгнув, он ухватился за нижнюю ветку, подтянулся и стал лезть выше. Бурундучок заметался, шмыганул повыше, но ребята тоже карабкались вверх… Шурка мельком глянул вниз, на землю, подивился, что она уже далеко, и тут почувствовал, как что-то мягкое коснулось его спины. Подняв голову, он не увидел зверюшки и, обрадованный, закричал:

— Убежа-ал!

Пыхтя внизу, Петька добрался до крепкой развилки, устроился поудобнее.

— И че ты, Шурка, орешь все… Убежал, убежал! Да он по моей руке, хочешь знать, проскочил.

— Видал, смелый какой! Что ж ты не ловил его?

— Руки заняты были, — буркнул Петька. — А он, дурак, и укусить может…

Шурка, замерев, оглядывал открывшиеся сверху окрестности и тихонько удивлялся их изменению: Оказывается, если глядеть сверху, совсем близко, за невысоким бугром, тянется железнодорожная линия. И поле колхозное — как небольшое пятнышко на холмистой равнине… Повсюду, куда доставал взгляд, громоздились зеленые сопки. То пологие, с широкими распадками между ними, то островерхие, с крутыми, почти голыми склонами. Сопки тянулись рядами, спадая к кочковатым Надюшкам, уходящим далеко-далеко, в самые вершины и переплетения становичка. А те вершины тонули в голубоватой дымке, которая скрывала и самую даль, и все неизвестное, что есть там…

— Вот бы туда, а? — выдохнул Шурка.

Петька тоже смотрел на вершины и склоны, укрытые густыми перелесками.

— Одним туда не добраться, — помолчав, с сожалением сказал он. — С ночевой же надо идти. А ночью, Шурка, все звери из кустов выползают…

Соглашаясь, Шурка только вздохнул. Как уж надоело ему быть маленьким. Ничего-то у него не получается из задуманного… Вот подняться бы сейчас над округою, чтобы, как выемку, с высоты оглядеть все, увидеть спрятанное за дальними сопками, узнать, где у них конец и какие звери прячутся в больших перелесках. Да разве ж поднимешься выше этой береза? Он же не птица, и не летчик совсем. А Шурке хотелось стать Чкаловым. Да толку с того, что хотелось… Он вот и Чапаевым хотел быть. А потом посмотрел кино про гибель парохода «Орел» и твердо решил стать водолазом. Но и опять же — до водолаза ему расти еще больше, чем до того сучка, что дед отметил на дверном косяке…