Горькие травы Чернобыля - страница 8
Он схватил камеру и бросился к бэтээру. За ним выскочил Лельченко. За ним я.
– Товарищ Антошин, – крикнул Лельченко, мне в контору надо!
– А мне реактор сфотографировать надо! – выпалил я.
Николай Тимофеевич топнул ногой:
– Это реактор тебя сфотографирует, а не ты его!
– Счет два-два, объявил Климчук.
Все рассмеялись, включая генерала. Антошин почесал переносицу.
– И потом у меня бэтээр, а не плацкартный вагон и не детский сад.
– Два три в пользу вооруженных сил, – противным голосом сказал Володя и скорчил мне рожу.
– Беру только двоих, – резюмировал Антошин, оборачиваясь к отцу, – вас и телевизионщика. Прошу занять места. Потом найду вам транспорт до Дитяток
Отец и Шебаршин полезли на бэтээр.
– Всем всё ясно и понятно? – крикнул отец. – Встречаемся на КПП. Контрольное время пятнадцать ноль-ноль.
– Минутку, – Антошин о чём-то раздумывал, – товарищ старший лейтенант, у вас рация в машине есть?
– Есть, товарищ генерал-майор! Четвертый канал, позывной «Волга».
– Понял. Мой позывной «Каштан». Если будут коррективы, выходите на связь.
Люк за генералом захлопнулся, и бэтээр резко сорвался с места.
Я мрачно пил ледяную воду из термоса.
– Всё-таки интересно, кто там в кого шмалил из автомата? – Я взглянул на Володю.
– Так это не проблема узнать, – пакостным голосом заговорил Климчук, – беги вслед за генералом. Как раз у реактора догонишь, спросишь. Заодно и сфотографируетесь. С реактором. Ты его, а он тебя! Только потом не удивляйся, если твой мелкий дружок не будет…
Всё-таки я всегда гордился скоростью своей реакции. Издевательскую речь Климчук закончить не успел. Всё содержимое термоса – вода со льдом – мгновенно вылилось Володе на спину.
Климчук хлопал себя по спине и орал весьма интересные и забористые ругательства:
– Ах, ты ж ёкарный бабай! Ох, ты ж японский карась! Мля ж ты ж мелкая, ёрш тебе в глотку!
Я сиял и светился от счастья, как вышеупомянутый чернобыльский реактор.
– Ребятки, я никак не пойму, кому из вас двоих пятнадцать лет? Обоим? – удивленно сказал Лельченко с заднего сиденья.
– Это мне пятнадцать, – сообщил я, – а ему пять!
– Так, прекращайте это кино, есть у меня одна шикарная идея, – заговорщически зашептал Лельченко…
– Сейчас, Григорьевич, один момент, – злой и мокрый Климчук перебил Лельченко, – дайте мне только ваш термос, очень пить хочется.
Я успел выскочить из машины. Володя разочарованно и шумно вздохнул…
Глава пятая
Я направился в сторону ближайшего дома.
– Куда попёр?– заорал Климчук, выскакивая из машины.
– До ветра, куда, куда, – пробормотал я.
– На асфальт бы мог, какая цаца, – проворчал Климчук, – чего подъезды поганить?
Я не ответил. Володя как-то по-гусиному пошипел и вновь спрятался в салон.
Кроме путешествия «до ветра» у меня была еще одна, можно сказать, стратегическая цель.
Желание её достичь усиливалось с каждым часом. И присутствие свидетелей не входило в мои планы.
Не знаю, о чём вы подумали, но у меня в кармане лежала заветная железная коробка Володи с сигаретами и бензиновой зажигалкой. Ну, что делать, если не дают по-хорошему? Ловкость рук, так сказать. Одна рука, значит, воду за шиворот выливает, другая – сигареты тырит. На что, иначе, умному человеку две руки?!
Я поднялся на крыльцо. Дверь была плотно закрыта. Вам знакомо чувство на уроке, когда учитель долго шарит взглядом по журналу, выбирая жертву, которая должна отправиться к доске? Вот я всегда знал, секунд за несколько до того, как назовут мою фамилию. Интуицией такая штука называется.
Я ухватил ручку двери. Интуиция заскулила, перебралась из груди в желудок и быстренько спустилась в пятки.
«Дёру делать надо, тикать отсюда надо», – завыла она, пытаясь развернуть мои кеды в противоположную сторону.
Но мне всегда было трудно договориться с самим собой. Дверь я
всё-таки открыл. Не без труда – дверь была захлопнута, уж очень плотно – но всё-таки открыл.
Вот зачем я это сделал? Хоть кто-нибудь знает, зачем? Не мог зайти в другой подъезд?
Огромный черный дог лежал у самой двери, вытянув лапы. Жуткая пасть собаки ощерилась, провалившиеся глазницы уставились прямо на меня. Дог вроде бы слегка шевелился и странно попискивал. В нос ударил тяжелый запах.