Горная худра - страница 5

У Финна на глазах ещё сдерживалась Гизела, не показывала ему тоски своей. А когда не видел муж, сил не было прятать слёзы; целыми днями, бывало, плакала она. Если б и слёзы её в золото превращались, быть бы Финну богаче короля. Гри на это смотрела да хмурилась. Думала она, что пройдёт тоска невестки, как ребёнка родит, ан нет: не полюбила Гизела сына, равнодушно к человеческому отпрыску было сердце её. Кормить кормила, на руках укачивала, всё, что матери положено, делала, но не вызывал в ней малютка ни радости, ни умиления.

— Ещё больше он меня к людскому миру привязывает, — горько сказала Гизела золовке, глядя, как малыш изо рта пузыри пускает. И отвернулась.

Грустно было Гри видеть, как постепенно угасает Гизела, как одна тень от неё остаётся. Видела ведь она невестку и весёлой, и радостной. А теперь ничто не радовало бывшую худру, и серым стал её взгляд.

— Боюсь я, что умрёшь ты, — как-то сказала Гри.

— Хорошо, коли так, — равнодушно отвечала Гизела.

— Ведь всё есть у тебя, о чём другие только мечтают!

— Есть, да не нужно мне это. Не могу я к человеческому житью привыкнуть. Что угодно бы отдала, лишь бы снова свободной стать.

— Хорошо же! — сказала Гри. — Попробую у Финна выведать, возможно ли тебе к прежней жизни вернуться.

Полыхнула на неё Гизела полным надежды взглядом из-под золотых ресниц, и ощутила Гри, что готова горы своротить и вокруг хутора их расставить, лишь бы ещё раз посмотрела так на неё невестка. И даже страх перед Финном не так важен оказался, как то, что верит в неё Гизела и на неё надеется.

Много времени прошло, прежде чем придумала Гри, как к брату подступиться. Финн ведь с ней особых бесед не вёл — распорядится, что делать, да и хватит с неё братней ласки. Но знала Гри, что как напьётся Финн чёрного мёда, так разговорчивым становится, волшбой своей похвалиться хочет, и если верно ему вопросы задавать, можно многое выведать. И вот осенью, после сбора урожая, устроил Финн праздник для работников. Отужинали все, мёда хмельного выпили, обсудили год прошедший да год будущий. Славный урожай собрал Финн, доволен он был. После работники своей компанией гулять пошли, а Финн затеял жене да сестре о планах на будущее рассказывать. Только Гизела его долго слушать не стала: извинилась, попросилась спать, сказала, голова у неё болит очень. Не по нраву это пришлось Финну, однако серчать на жену не стал, отпустил её.

— Всё не может она до конца прежнюю жизнь забыть, — сказала брату Гри, глядя в огонь очага.

— Позабудет! — махнул рукой Финн. — Это всё привычка; надо поласковее быть с Гизелой да о прошлом не напоминать, это и пройдёт. Всё одно нет ей к дикой жизни возврата.

— Что же, навсегда она человеком останется? — как бы случайно спросила Гри. — Не сможет снова в худру обернуться?

— Сама не сможет, — ответил Финн, опрокидывая кружку с мёдом. — Только если поможет кто.

— Поможет?

— Да; и ни она сама, ни родня её горная, ни какая другая нечисть, а только человек, который в церкви был крещён и крест на себе носит. Вот если такой человек поднимется высоко в скалы, где они красными становятся, найдёт, где растёт железная трава, сплетёт из этой травы полотно да накинет это полотно на неё, тогда обернётся Гизела снова худрой. И сделать это всё нужно в одну ночь, потому что если упадёт на полотно хоть один солнечный луч, потеряет оно свою силу. Только не бывать тому. Куда лучше в семье да ласке жить, чем по горам скакать. Здесь её место.

Гри с братом спорить не стала, поддакнула ему. А сама думает, как же за одну ночь успеть туда и обратно обернуться, да ещё полотно сплести. Далеко от их хутора до гор, как раз день на дорогу и потратишь. А невестку с собой не сможет Гри увести, сразу догонит их Финн, как смекнёт, в чём дело.

Думала-думала, ничего не придумала. «Что ж, — решила, — попробую так, а там, может, и придёт что в голову». Как-то утром встала, как обычно, до свету, сумку, с вечера собранную, прихватила да и пошла себе. Хватились её не сразу, а пока искали, пока разобрались. Гри уж далеко ушагать успела. Сильные у неё были ноги, не знала она усталости.