Город Ангела - страница 11
Когда мы остановились на красный, я вынул из бардачка пачку «Свит Афтон» и закурил.
— Чудной ты, — бросил я через плечо.
— Неужели, мистер Ангел? — Он протянул руку из-за перегородки и, пока я менял передачу, взял у меня сигарету изо рта.
— Тигра, ты откуда родом? — попытался я сменить подход.
— Пришел — не знаю откуда, иду — не знаю куда, — загадочно произнес он, выпустив дым прямо мне в ухо.
Чудной и есть чудной.
Недалеко от станции «Кингс-Кросс» Тигра попросил остановиться у ближайшего почтового ящика. В зеркальце мне было видно, как он достал из спортивного костюма коричневый конверт и, прежде чем выйти, огляделся по сторонам.
Вряд ли Тигра боялся, что его бомбанут по дороге к почтовому ящику. Присмотревшись к станционной площадке на другой стороне дороги, он неторопливо вернулся к «Армстронгу».
— Планы переменились, — сказал он, садясь в машину. — Сбрось меня у «Линкольнс-Инн», сможешь?
— В чем дело? Клиентов маловато?
Если он искал традиционное место съема, в чем я сомневался, место было явно не то. В наши времена все фланирование по панели происходило за поворотом, вверх по Йорк-вэй. Перед входом на станцию для темных дел было слишком много света. Гигантское фойе станции, правда, служило местом встреч со сбежавшими из дома подростками и платными мальчиками, которым негде было переночевать и которые были готовы пойти на все, даже лечь с обдолбанными и упившимися доходягами. Таким пацанам было уже до фени, кто их подберет — транспортная полиция или Армия спасения. «Кингс-Кросс» был не хуже или, если угодно, не более популярен, чем некоторые другие станции Центральной линии, но даже в этот ранний час здесь царила необычная тишина.
— Виттингтон нагрянул, — сказал Тигра, — я засек несколько фургонов за углом.
Полицейская операция «Виттингтон», названная так по имени легендарного лондонского мэра, проводилась в основном на станциях подземки и была задумана как гуманитарный эквивалент амнистии участникам боевых действий. Копы расхаживали группами по трое — два копа в форме и женщина-констебль — и останавливали всех, кто выглядел моложе восемнадцати и у кого явно не было пристанища. Их расспрашивали, но не обыскивали, а потом, взяв под белы ручки, отвозили либо в приют или ночлежку, если те соглашались, либо домой, если у них хватало смелости туда вернуться. Иногда мальчишки упирались, но их все равно увозили. Но чтобы там аресты или конфискации — с этим ни-ни. Копы ничему не удивлялись, но истинно либеральных журналистов, живописавших все эти дела, всегда поражало количество молодых бродяг, которые с легкостью отказывались от угла и крыши над головой. Юные бродяги сами мастерили себе ложа из картонных ящиков и не желали с ними расставаться.
— Ли здесь давно уже нег, — тихо произнес Тигра.
Я спросил, о ком это он.
— Ли — просто друг. Веришь, у меня тоже есть друзья.
— Скажите пожалуйста! Ты не боишься, что они присвоят твой стиль?
— Мой стиль уникален, Ангел, его невозможно присвоить, — отозвался он голосом крутого парня.
Тоже мне крутой…
Я высадил его у «Линкольнс-Инн», у продолговатого винного бара рядом с «Лавкой древних курьезов». Он вышел из «Армстронга» с моей стороны и встал у двери водителя, словно хотел сказать что-то еще. Я опустил стекло.
— Если хочешь еще поработать, мне нужно знать, как с тобой связаться.
— О чем базар, — согласился я, — запиши номер.
Он демонстративно похлопал себя по карманам и чуть улыбнулся, давая понять — нет ни ручки, ни бумаги.
Я достал из пиджака фломастер и написал общий для всех на Стюарт-стрит номер телефона на крышке пачки «Свит Афтон», там, где была реклама «Самые лучшие сигареты, которые можно купить за деньги». Я хотел оторвать крышку, но он быстро протянул руку и выхватил всю пачку.
— Тебе пора бросать. Курение — удел молодых.
— Получать по морде — тоже.
Он в притворном ужасе схватился за лицо, но тут же скорчил мину типа «я маленький, я заблудился».
— Сударь, у вас не найдется мелочи на стакан чая?
— Завязывай, Тигра. Ты свои деньги сегодня тоже получил.
— Честно. При мне нет ни цента. Вот, смотри…
Он задрал спортивную куртку до шеи, обнажив белую безволосую грудь, затем крутанулся посреди улицы, как солист балета, и, глядя мне прямо в глаза, потянулся к резинке штанов: