Город Кенгуру - страница 9
мщу толпе за погибшего брата.
В сорок лет –
одинокий, как волк,
алконавт, генерал-от-разврата.
Пение
Пряников разбросили,
меду, сухарей...
Тихо прогундосили:
"Плакать, ну скорей!"
Улыбнулись сладко,
размотали плеть...
"Петь!" – сказали кратко.
Повторили: "Петь!"
Плачь и пой, макака,
Чтоб до сердца дрожь..."
...Пел, и ел, и плакал,
А куда попрешь?
Почтовый роман или Правда о любви
"Не знаю, где ты затерялась,
в какой земле, в каком краю,
но букву "Г" пишу, как парус, –
с наклоном в сторону твою."
"Мой милый друг! Я в мире "энном"
живу, судьбу не торопя.
И мне легко страдать священно
вдали от грешного тебя..."
"Питаюсь черствым будербродом,
мой сон ужасней адских мук...
Я стал ходячим анекдотом
твоих догадливых подруг."
"Мой царь, мой бог!.. Зачем, о боже,
ты рвешь мне душу на куски?..
Я ВАС ЛЮБЛЮ!.. Но мне дороже
другой... геолог... из тайги..."
"Моя Одна – на целом свете!
Пойдем подзвездною тропой!
Ведь все геологи, как дети,
играют в камешки с судьбой..."
"Мой друг, мой классовый товарищ!
Я вышла замуж... Се ля ви!
Но вряд ли выйти из пожарищ
твоей космической любви..."
Поправка к биографии
В облаках
исторической пыли
загораются
истин огни:
братья Гримм
некурящими были
и непьющими были они.
И на ветер
слова не бросали:
даже имя –
одно на двоих.
Пили кофе
да сказки писали,
да любили
соседей своих.
Но однажды...
Сверкнула карета,
лихо свистнул
чубатый ямщик...
И графиня,
в шелка разодета,
им явила
божественный лик.
И сказала графиня
жеманно:
– Вы горите
в холодном огне...
Ваши сказки,
увы, безымянны...
Дайте сказку
хотя б обо мне.
Чтобы граф
и графиня там были,
даже график –
малюсенький граф...
Да побольше
рубиновой пыли,
да костры
средь некошенных трав...
Ну, быстрей,
ожидая ответа...
Обращаюсь я
раз, а не два...
будет сказка –
осыплю монетой,
а не будет –
секир-голова!
Всё враньё,
что поэтов
не судят...
Будет сказка?
А ну, отвечать!..
Братья тихо сказали:
– Не будет.
И извольте
на нас не кричать.
Ах, сверкнула графиня
браслетом,
развернулась
налево кругом...
И умчалась карета,
а следом
братья Гримм
пошагали молчком.
И дорогой
нещадно курили...
Где ж тут логика,
боже храни?..
Ведь они
некурящими были
и непьющими
были они.
(ГМИО)
Прощание с Соловьём-разбойником
(Вечерний мир молчит, как вымер.
Лишь "мент" с дубинкой у плеча
кричит: " – Который тут Владимир?..
От МВД ему – свеча").
...Вот песню Зыкина заводит
в лучах заплаканной зари:
" – Отматери меня, Володя!...
Ну хоть разок отматери..."
О нём враги заговорили
в легко наигранной тоске...
Его умыли и побрили,
игриво хлопнув по щеке.
Одет в лавсановые латы –
как зачехленная гроза...
" – Одеколон?..." – " – Не ниже Лады"!..
И две ромашки в волоса..."
Он был как будто чуть растерян,
что так нелепо разодет.
" – Ну, прямо Троцкий иль Чичерин!" –
сказал райкомовский эстет.
...И вдруг под гомон идиотский
как будто дрогнула земля:
" – Он вам не Троцкий, Он – Высоцкий!..
Заткнись, непуганая тля!.."
Он был рождён для странной битвы –
сатрапов хохотом язвить...
Он ваши догмы и молитвы
хотел гитарой оживить.
И друг – и враг, вблизи – и дальний
всю жизнь с "высоцким" на губе...
Хрущёв, и тот, закрывшись в спальне,
включал кассету о себе.
(Вечерний мир молчит, как вымер.
Лишь пьяный "мент" в лучах зари
кричал: "-Ругни меня, Владимир!
Ну, сделай честь, отматери..."
Ракета с именем "Беда" или когда мой сын станет диктатором
Я Омск люблю легко и пылко –
как любит всадника ишак.
Мне Омск дороже, чем бутылка
и сигаретка натощак.
...На Луговых – украл гитару,
со всем Захламиным дуржу...
И по Казачьему базару
с воровкой Эллочкой брожу.
Я здесь любил – и ненавидел,
наследство мамы прокутил...
Ты, Омск, сто раз меня обидел,
и я тебе еще не мстил.
Кустов зелёные прически
вдоль всех бульваров и дорог...
Но эта зелень просто розги,
что Омск выращивает впрок.
Я генералом и капралом
кричу по пьянке: "Эй, куркуль!..
Твоя беда уж над Уралом
и держит путь на Исилькуль..."
И в день рожденья мне приснилось
"Беда" – ракета группы "А"...
– Нажмите кнопку, Ваша милость, –
зажглись на облаке слова.
– Да здравствуй, атомная почта! –