Город неудачников - страница 11
И тут что-то случилось. Нас бросило вперед.
Треск, грохот…
Когда мы выбрались наружу, то увидели печальную картину. Все три лошади лежали на дороге в одинаковых позах, будто сраженные пулями
врага. Кучер ходил вокруг них и приговаривал:
— Чуть стеганешь кнутом… Валятся… Единым строем… И что за порода такая?..
Раздались гудки. Гудела легковая машина, которой мы преградили дорогу.
Из легковушки вышел человек, прошел сквозь дорожную пыль, и мы узнали все того же сержанта.
— Родные мои, — обрадовался он. — Голубки. Прилетели, родимые…
Он достал наручники:
— Ну, идите, милые, окольцовываться…
Мы не стали «окольцовываться», а бросились бежать…
Мы бежали мимо гор мусора, мимо изъеденных ржавчиной карет, к высокому забору.
Нырнули в дырку…
Перед нами — Гулливер. Огромная голова повернута в профиль. Губы улыбаются. Из ноздри лезет веселенькая березка.
— Ах, вот вы где? Мои любимые, пташечки дорогие, человечки настоящие!
Сержант показывал свой портрет в раме забора.
— Вперед! — скомандовала Мария-Луиза.
Натыкаясь на осколки бетона, мы побежали к голове Гулливера. Мария-Луиза взобралась на мочку уха, протянула мне руку…
Перед нами зияла черная таинственная дыра ушной раковины. Легкий сквознячок пушил волосы.
Сержант бежал к нам, выбрасывая вперед тонкие, как у борзой, ноги:
— Любимые мои, клюковки, ягодки-черешенки, ах, проказники, ах, озорники!
— Вперед! — снова скомандовала Мария-Луиза, и мы скатились в зияющую черноту.
Все обошлось. Царапины и отлетевшие пуговицы не в счет. Из дырок на потолке били тонкие лучики света. Они натыкались на балки и фермы — скелет Гулливера.
По «ребрам» запрыгал лучик фонарика.
— Где вы?.. Ау!.. Отзовитесь, мои хорошие… Аушеньки! Ауньки!.. Аушки!
Сержант в отверстии, черный силуэт на фоне голубого неба, присел на корточки и поехал вниз.
Мы бежали между колоннами и балками, стараясь не встретиться с жестким железом.
Вокруг нас прыгало пятно фонарика. Круглое, продолговатое. Больше, меньше…
— Постойте, детки… Куда вы, от папочки?.. Мне и не угнаться… Ах, шустры… Шустры…
Он был совсем рядом. Ноги его, выкидываемые вперед, безошибочно находили точку опоры.
Отталкивались и приземлялись. Отталкивались и приземлялись.
Мария-Луиза дернула меня за локоть и утянула в туннель. Сержант проскочил. Голос его затих вдали…
Мы пошли по туннелю и вышли в огромную пещеру. Что это? Легкие? Желудок?
Раздался грохот мотоциклетных моторов.
Ударил свет фар. В жутком реве просвистели мотоциклисты. Хохот перекрывал рев двигателей.
— Темно здесь и грохот сильней, — сказала Мария-Луиза. — Вот они и носятся. Родители им еду сбрасывают. Прямо в люк. На площади «Верхнебашенной». Очень своими неудачными детьми гордятся.
Пещера кончилась, стало совсем темно. Мы шли по скользкому проходу. Со всех сторон капала вода…
Вдали мелькнул огонек. В отсветах свечи — кучерявая борода. Рука с кистью, палитра…
Мы приблизились. На ржавом металле — белые снега, огромные снегири, розовые кошки.
— Здесь?! В темноте?! — удивились мы. — Такие картины?
— Краски, — улыбнулся художник. — Они. Проклятые. Мерзкие. Невезучие. Ха-ха… Они… Ха-ха… Не выносят… Ха-ха!!! Света не выносят…
Он поднес к картине свечу… С легким шипением вздулись пузырьки, и кусок картины исчез. Сквозь лапки снегиря проступило железо…
— Ха-ха!.. Видели… А?! А красочки?.. А?.. Краски!.. Красюлечки…
До нас дошло. Светлые разводы — это картины.
Все здесь расписано. Везде картины. Они будут здесь. Всегда… И никто никогда не увидит их. Ни один человек!
— …эта сцена и этот театр являют собой самый большой недостроенный кукольный театр в мире…
Группа экскурсантов слушает женщину. Широкий балахон скрывает могучие формы тела. При взмахах руки мелькают белые подмышки.