Город Тьмы и Дождя - страница 16

'Может быть признать ошибки и попробовать все отыграть назад?'

Постников добросовестно обдумал эту мысль. Камера, то есть палата, наверняка просматривалась и прослушивалась. И если пасть на колени, повиниться и начать вымаливать прощение, то быть может удастся все исправить?.. С каждой минутой идея казалась все более привлекательной, слова сами собой складывались в гладкие, просительные фразы, готовые сорваться с уст. Голову начало ощутимо покалывать, в темени понемногу, 'на мягких лапах' разливалось ощущение горячей тяжести - предвестник головной боли. Пилюль не было...

Алексей сбился с шага, сел прямо на пол и обхватил затылок, чувствуя тепло живой руки и твердую прохладу протеза. Остатки самоуважения буквально вопияли, что коли уж принял решение, линию надо гнуть до конца. Но страх перед неизвестностью... он разъедал душу, словно кислота. Сомнения - не сделал ли пациент поневоле самую большую ошибку в жизни - выматывали, как работа 'самопалом', на самодельной обвязке.

В тот момент, когда Постников уже был готов заорать в голос, просто, чтобы выкричать обуревавшие его чувства - что-то щелкнуло, и стена раздалась в стороны, открываясь двумя подвижными панелями. На этот раз Алексей отчетливо видел темный коридор в проеме, подсвеченном тусклыми красноватыми лампочками. И две мрачные фигуры, замершие на условном пороге - незримой черте, отделявшей палату от внешнего мира.

- Собирайся, дефективный, - неприветливо вымолвила одна из фигур, делая резкое движение рукой. Рядом с Постниковым упал ворох одежды, похожей на мятый и перекрученный комбинезон из грубой, очень сильно застиранной ткани.

- Пижаму скинуть, это надеть, - приказал второй пришелец, другим голосом, но тем же тоном - скучающе требовательным, с явственной ноткой угрозы.

- Отдохнул, и будет.

Кто из них сказал третью фразу, Алексей не понял, в ушах зашумело. А здоровая рука сама собой легла на живот - внутренности свело судорогой, будто желудок протягивали через пресс.

- Давай быстрее, нам тебя еще везти и везти, - строго поторопил первый. И, словно иллюстрируя его приказ, светящийся потолок палаты начал тихо меркнуть. Не слишком быстро, но достаточно ощутимо.

Алексей сжал в кулак левую руку, пытаясь унять дрожь в пальцах, и протянул правую, железную, к брошенному тряпью.

За минувшее время Постников успел возненавидеть свою медицинскую камеру. Теперь же он ничего так не желал, как вернуться туда и задержаться как можно дольше. Тепло, спокойно, можно любоваться на всевозможные виды живой природы... Увы, похоже, возвращение не предусматривалось. Дышалось тяжело, стоптанные ботинки без шнурков, прилагавшиеся к одежде, стягивали ноги, будто Алексея подковали. Хотя, возможно, он просто отвык от обуви. Сама одежда представляла собой старый комбинезон с обилием хлястиков и петель - вероятно когда-то к нему крепилось много разной всячины. Теперь же весь 'обвес' сняли, к тому же чья-то кривая рука разрезала комбез пополам, превратив его в мешковатые штаны и плотную куртку, скрепленные между собой тремя большими пуговицами. Путаясь в тряпье, Алексей снова ощутил себя персонажем и жертвой затянувшегося наркотического трипа, в котором смешались путешествие между мирами и кондовая бюрократия, высокотехнологичные протезы и рванье, годное разве что разнорабочему.

Его вели долго, какими-то техническими переходами, тоннелями и коридорами. Пару раз пересаживались в транспорт, схожий с открытыми электровагонетками, которые с грохотом и лязгом катились по утопленным в бетонный пол рельсам. На протяжении всего пути сопровождающие, точнее конвоиры, молчали, изредка подталкивая узника вперед. Похожие, как близнецы, они были одеты в униформу болотно-зеленого цвета, без всяких нашивок 'security', столь любимых охраной на памяти Постникова. Только на правом нагрудном кармане слабо светился отраженным цветом значок-кокарда, похожий одновременно и на французский 'флер-де-ли', и на корону. Маленькие кепки с очень короткими козырьками торчали почти на макушках одинаково бритых голов, а за правым ухом у каждого 'близнеца' серела металлическая нашлепка, похожая на гвоздь, вбитый в череп по самую шляпку.