Город туманов - страница 74

Господин Натаниэль усмехнулся и с одобрением воскликнул:

— Именем Солнца, Луны и Звезд! Ты действительно наследница старой породы, Календула!

— И не задерживайся там слишком долго, Нат, — сказала она, — а то как бы я не превратилась в полоумную — такую же, как все остальные. Чего доброго пущусь в пляс, как мамаша Тиббс, и буду петь песни про герцога Обри! — Сказав это, она очаровательно улыбнулась.

Потом он отправился наверх попрощаться со старой Хэмпи.

— Ну, Хэмпи! — бодро произнес он, — в Луде для меня становится слишком жарко. И я уезжаю — с мешком за плечами, искать счастья, — как младший сын в твоих сказках. Хочешь пожелать мне удачи?

Старая женщина посмотрела на него со слезами на глазах, а потом улыбнулась.

— Ну, господин Нат, — воскликнула она, — едва ли после того как ты стал взрослым, у тебя бывало так же легко на душе, как сегодня! Однако странные настали времена, раз Шантеклера выгнали из города! А об этих Вигилиях и всех прочих я даже думать не хочу! — Глаза ее сверкнули. — Не позволяй себе унывать, господин Нат, и не забывай, что в нашем городе всегда был Шантеклер, и всегда будет! Смущает меня только одно — неужели тебе хватит трех пар чулок, когда некому заштопать их?

— Ну, Хэмпи, — он рассмеялся, — говорят, что у фейри удивительно ловкие пальцы, а кто знает, быть может, в своих скитаниях я встречусь с домохозяйкой из этого народа, которая и починит мои чулки.

Отметим, что запретное слово соскользнуло с его языка с удивительной легкостью, словно бы он постоянно пользовался им.

Примерно через час после того, как господин Натаниэль отъехал от дома, к дверям прискакал Люк Хэмпен, взбудораженный, встрепанный, с весьма огорчительными новостями. Однако передать их господину Натаниэлю было невозможно, тот никому не сказал, куда направляется.

В промежутке между двумя письмами, отправленными Хэмпи и господину Натаниэлю, Люк решил, что его подозрения не имеют никаких оснований, жизнь на ферме текла мирно, а Ранульф загорел и с каждым днем становился все веселее.

Но по мере приближения осени мальчик начал увядать, и наконец Люк подслушал тот странный разговор, о котором сообщил в письме господину Натаниэлю; после этого ферма снова сделалась ему ненавистной, и он стал следовать за Ранульфом как тень и считал часы до получения от господина Натаниэля разрешения возвратиться вместе с мальчиком в Луд.

Возможно, вы запомнили, что в первый проведенный им на ферме вечер Ранульф выразил желание присоединиться к детям, которые ночью следили за коровами вдовы, но желание это, по всей видимости, оказалось мимолетным, и он просто забыл о нем.

А потом в конце июня — точнее говоря, на самый Иванов день — вдова спросила у Ранульфа, не хочет ли он присоединиться к маленьким пастухам. Но к вечеру начался сильный дождь, и план сам собой отпал.

И о нем не вспоминали до самого конца октября, за три или четыре дня до того, как господин Натаниэль покинул город. Осень на западе была крайне мягкой, ночи сделались скорее свежими, чем холодными, и когда в тот вечер дети постучали в дверь, чтобы получить хлеб и сыр, вдова начала безобидно посмеиваться над Ранульфом за то, что он, выросший в городе, ни разу не провел ночи под открытым небом.

— Почему бы тебе не сходить в ночное с пастушатами? Ты ведь хотел, когда приехал сюда, и доктор говорил, что это не причинит тебе вреда.

В тот вечер Люк пребывал в особо глубоком унынии; господин Натаниэль еще не прислал ответа на его письмо, хотя прошло уже больше недели. Он чувствовал себя несчастным и одиноким, ответственность тяжелым грузом давила на его плечи, и Люк опасался, что, проведя ночь под открытым небом, Ранульф простудится. Кроме того, любое предложение со стороны вдовы казалось ему подозрительным.

— Господин Ранульф, — воскликнул он взволнованно, — я не могу тебя отпустить. Его честь и моя старая тетя были бы против, ведь ночи-то теперь сырые. Нет, господин Ранульф, будь хорошим мальчиком и отправляйся спать, как всегда, в свою постель.

Говоря это, он поймал на себе взгляд Хейзл, которая незаметно ему кивнула.