Город заблудших - страница 10

— Как ты себя чувствуешь? А то я все ждал, когда же ты очнешься.

— Пошел ты. — Я снова дергаю наручниками. Можно подумать, от этого есть хоть какой-то толк.

— Какая жалость! Я надеялся на большее. Впрочем, то, что ты вообще говоришь, хороший признак. Давай попробуем по-другому. Какого черта надо Саймону?

Я показываю ему средний палец. Вдруг с первого раза он меня не понял.

— Любопытно. В этот раз все иначе. И это хорошо. Может быть, мне сказать «пожалуйста»?

Не меньше минуты я молча пялюсь на него, и с каждой секундой старый козел становится все счастливее. В конце концов, я открываю рот. Может быть, хоть немного испорчу ему настроение.

— Саймон не посылал Хулио тебя убить. Только поговорить. Хотел узнать, что случилось с ребятами, которых он тебе дал.

— Только поговорить, — усмехается Джаветти. — Ну конечно. И поэтому послал ко мне громилу с топором. Прямо как в Лондоне. — Он кривится, чем сильно напоминает мне Саймона. — Но я не держу злости. Все это дела давно минувших дней. Твой Саймон — очередной британец-идиот. Его люди мертвы, и он знает почему. А как насчет тебя? Думаю, рано или поздно ты тоже пришел бы ко мне «поговорить»? Нет, ни хрена в этом мире не изменилось.

— Так какого черта тебе надо?

Похоже, мой вопрос его удивляет.

— Ты всегда такой любопытный? Это хорошо. Правда, хорошо. — Он достает обгоревшую диванную подушку и сует себе под зад. — Мне надо, чтобы меня оставили на хрен в покое. Мне надо, чтобы Саймон выполнил свою часть сделки и не пытался снова меня убрать.

— У Саймона очередь из тех, кто готов вылизать ему задницу. На кой ты ему сдался? — Чем дольше я потяну время, тем больше у меня будет шансов выбраться из этой заварухи.

Джаветти ржет, как старая кляча.

— А ты, видать, жалкий тупой ублюдок. Ты ведь понятия не имеешь, в чем тут соль, я прав? — Он поудобнее устраивается на подушке, скрещивает ноги. Как будто собирается третьеклассникам сказки рассказывать. — Все дело в бессмертии, — говорит он, — в вечной жизни. Ловкий трюк, если все сделать правильно.

Не знай я до сих пор, что меня держит в плену психопат, то сейчас бы точно догадался. Подыгрывай, Сандей. Тяни время. Медленно говори с психом, у которого в руках пушка, и, может быть, выйдешь отсюда живым. А еще старайся не думать о том, что Хулио превратился в долбаного зомби.

— И ты, видимо, знаешь как?

— Конечно. И Саймону об этом известно. Поэтому ты здесь. Держу пари, он скормил тебе тонну лживого дерьма, но поверь мне, так все и есть.

— Неужели? А я то-то думал, что должен скормить тебя щеподробилке.

— Никак не пойму, — говорит Джаветти, не обращая на меня внимания, — как ему удается заставлять вас, тупых ублюдков, его слушаться. Он же самая лживая скотина из всех, кого я встречал. Так в чем же дело? Вы просто хотите ему верить? Или его брехня звучит лучше правды?

— Слыхал, он нехило отделал тебя в Лондоне.

Глаза Джаветти загораются, маску доброго дедули сменяет что-то темное, древнее. Как будто в нем сидит демон, и он с трудом удерживает его внутри. Я почти начинаю верить, что Саймон был прав.

Но все проходит. На роже Джаветти — та же улыбочка, как ни в чем не бывало.

— Ну что ж, — пожимает он плечами, — видимо, я обленился. Поживи с мое, и сам удивишься, если будешь помнить, где твой член. Я задолжал ему за Лондон. Он-то думал, что прикончил меня, а я, видишь ли, выжил. Немного того, немного другого. Как новенький.

— Источник вечной молодости?

— В яблочко.

Я киваю на его руки в пигментных пятнах. Кожа свисает с костей, как растянутая резина.

— Смотрю, не особенно помогает.

— Ну, это скорее не источник вечной молодости, а источник неумирания. Но я над этим работаю. — Он шарит по карманам. — Кстати, хочешь увидеть кое-что интересное?

Он достает камень — опал размером с небольшое яйцо. Камень отражает свет с потолка. Я чувствую, как меня к нему тянет какими-то нитями.

— Примечательная вещица, скажи? — говорит Джаветти, разрушая момент.

Я трясу головой, пытаюсь прочистить мозги, отвожу взгляд. Наверняка именно об этом камне и говорил Саймон.

— Британцы тиснули этих малышей у австралийских аборигенов лет сто назад, плюс-минус. В мире их осталась всего пара штук. Один взорвался, когда некий французский лейтенант во время Первой мировой попал под артиллерийский обстрел. Другой покоится на дне океана. Третий, если не ошибаюсь, размолол в пыль какой-то полоумный китаец и вколол себе в хрен. У меня вот четвертый. — Он поворачивает камень на свету, на поверхности опала мерцают невообразимые цвета. — Этот красавец оказался в коллекции одного толстосума из Беверли-Хиллз. Правда, забавно, как все порой оборачивается? С виду обычный себе камушек. — Джаветти целует камень и засовывает обратно в карман.