Город заблудших - страница 12

Представления не имею, что сейчас, черт возьми, произошло.

— Надо же, как все… иначе. — Джаветти смотрит на меня так, будто я только что положил Венский хор мальчиков прямо на сцене.

Минута уходит на то, чтобы вспомнить, как говорить. Голосовые связки еще не пришли в норму.

— Дай мне пушку, — сиплю я, — и я покажу тебе, как это выглядит отсюда.

— Думаю, я пас, — спокойно отвечает он.

— Советую посолить пистолет, — говорю я, — потому что, как только я отсюда выберусь, я его тебе в глотку затолкаю.

Джаветти молчит. Отступает назад, выходит из пятна света, льющегося с потолка. Полностью исчезает в тени.

В полном офонарении я сижу под стеной. У меня на коленях валяется кость из челюсти и какой-то розовый шершавый кусок мяса, не знаю откуда. Я выплевываю пару старых зубов.

Вопросы. Слишком много гребаных вопросов. Шум в голове мешает разложить их по полочкам, но один таки выплывает на первый план. Как на него ответить, понятия не имею.

Я умер?

Не может быть. Мне только что разнесли башку, и вот он я, как будто снова накачали спустившее колесо. Я все еще двигаюсь. Все еще могу думать. Cogito ergo, черт меня дери, sum[8].

Постепенно на меня снисходит спокойствие. Со мной все в порядке. Наверняка. Или я совсем тронулся.

Минут двадцать я собираюсь с духом. Мне уже приходилось такое делать. Много раз. Правда, все по-другому, когда ты собираешься ломать собственные пальцы.

Изо всех сил тяну наручники, надеясь найти другой способ. Мне трудно сосредоточиться. Уже несколько раз я забывал, что делаю, но в конце концов опять начинаю сначала.

Обхватываю левый большой палец пальцами правой руки, делаю глубокий вдох, который отдается эхом в моей пустой груди, и дергаю. С громким щелчком палец выскакивает из сустава. Смахивает на то, как лопаются пузырьки упаковочной пленки. Где-то на краю сознания от этого звука вспыхивает отвращение, но мне не больно, как и когда я поймал пулю в голову.

Я протаскиваю руку с висящим пальцем через наручник, прикованный к куску ржавой трубы. Уже чувствую, как срастаются сухожилия, вставляю палец обратно в сустав. На это уходит несколько секунд, но когда все готово, палец выглядит, как новенький.

Встаю с пола. Натекшая с меня лужа крови насквозь пропитала штаны. Выдергиваю из сустава второй палец, освобождаю руку, браслеты падают на пол.

Первым делом надо выяснить, куда меня черти занесли. Душевая явно видала лучшие дни. Причем давным-давно. Исходя из того, что осталось от кранов, я бы сказал, их не меняли с сороковых. И кафель тоже.

Шума дорожного движения не слышно. А в этом городе такого быть попросту не может. Я на Голливудских Холмах? Нет. Местечко вроде этого здесь сто лет назад с землей бы сровняли.

Горы Санта-Моники? Там уйма мертвых зон. И на такое место могли бы годами не наткнуться. О нем могли бы просто-напросто забыть посреди каньонов и койотов. Такие места в Лос-Анджелесе заметают под коврик в надежде, что никто не станет приглядываться.

Душевая еще не в самом плачевном состоянии. Я ковыляю по раздевалке. Дверцы металлических шкафчиков сорваны с петель. Дальше — лабиринт коридоров с поворотами то туда, то сюда. Окна заколочены и покрыты граффити. Пустые дверные проемы ведут в помещения, которые выпотрошили и перевернули вверх дном сто лет назад.

Ход времени я ощущаю смутно. Словно по болоту, брожу по коридорам в поисках выхода. Что-то зудит на задворках сознания, но я никак не могу уловить, что именно.

Надо срочно отсюда выбираться. Пока не узнаю, что конкретно со мной произошло, надо свалить как можно дальше от Джаветти. Перегруппироваться. Составить план. Прочистить мозги. Может быть, даже в буквальном смысле.

Я хватаюсь за эту мысль. Она придает сил идти вперед. Однако где-то посреди темного коридора, где я вечно спотыкаюсь о сломанную мебель и собственные разрозненные мысли, до меня вдруг доходит: уходить нельзя. Еще рано.

Мысли все еще путаются, но туман в голове рассеивается. Наверное, восстановить клетки мозга не так-то просто. Тем не менее, время идет, и я все больше и больше думаю о том, что все это значит.