Городим огород в ладу с природой - страница 15
Словом, я просто обратил внимание на то, что после копки картошки на земле валяются одиночные стебли, задался вопросом «А где же кусты?» и — после некоторых раздумий, не сразу — пришёл к посадке кусочками. Не по нужде, как в военные годы, а «по ботанике». Впрочем, не я один такой «умный». В садово–огородных центрах Северной Америки вообще не продают семенные клубни — только Tuber's cuts (кусочки клубней).
Вернусь к феномену распадения картофельной «семьи» после гибели материнского клубня. Нечто похожее довелось мне наблюдать и в человеческом социуме. Правда, начать историю придётся с одного летнего дня далёкого 1934 года.
На колхозном поле в моей родной кубанской станице Георгие—Афипской (ныне — посёлок Афипский) женщины полют табак. Среди них — моя мама и Пелагея Диденко (в быту — Диденчиха), жившая точно против бабушкиного дома через улицу. Диденчиха — вдова, у неё двое сыновей: 12-летний Андрей и 6-летний Митя.
Приезжают в поле председатель колхоза с кем–то из активистов и начинают агитировать подписываться на заём. Это была такая система отсоса денег у населения: человек отдавал месячную зарплату и получал взамен облигации, которые через несколько лет начинали «играть» в выигрышных тиражах.
Подписываясь на месячный оклад (очень поощрялось перевыполнение!), рабочие и служащие просто лишались, грубо говоря, 1/12 части годовой зарплаты (удерживались заёмные деньги в рассрочку). А колхозники работали за мифические трудодни (учётные палочки). Иногда (по итогам года) им перепадала мизерная натуроплата (скажем, мешок–другой зерна в год). «Живые» же деньги они стали получать только при Хрущёве. Так что для колхозников в ту пору подписаться на какую–то денежную сумму означало продать телёнка, поросёнка и т. п., т. е. лишиться весомой части надежды на прокорм семьи или даже на её выживание.
И вот тётя Поля, открещиваясь от займа, поминая вдовью долю, детей, пустой двор, нищету, говорит агитаторам: «Та на мені навіть спідниці немає» («Да на мне даже юбки нет»), приподнимает сбоку юбку и показывает голую ногу. Тогда женщины (на Кубани, по крайней мере) носили под верхней юбкой вторую (так называемую споднюю, спідницю). Жест был истолкован так, будто она показала… советской власти. Тётя Поля за глумление над этой властью получила 14(!) лет, отбыла их в лагерях на Урале «от звонка до звонка» и вернулась на Кубань лишь в 1948 году.
А что же Андрей и Митя? А ничего! Буквально ничего! О них вообще ни в каком контексте не упоминалось. Так и остались они совсем одни, как–то жили в материнской хате, Андрей успел даже на фронте побывать, жениться и отделиться. Митя, уже после возвращения матери, тоже, женившись, отделился. И жили братья вполне мирно, дружно, как говорят на Кубани, «родичалися».
Однако стоило матери уйти из жизни, как Андрей и Митя забыли, что они — братья, забыли лихую годину, которая, казалось бы, должна была навеки спаять их. Они… не поделили доставшееся от матери «наследство» — перину и подушки! И летел по станице пух из них, неподелённых. А выпустив в окно наследство, братья на всю оставшуюся жизнь забыли друг о друге.
Примерно так же «дружно» живут братья–ростки на картофельном клубне. Сначала (ввиду апикального доминирования) верхушечные почки подавляют нижние, а после всходов в среде «везунчиков» начинается конкурентная борьба за свет, влагу и питательные вещества. Так что сам Бог (или, если угодно, агрономия) велят сразу расселять этих «братьев», т. е. сажать картофель отдельными глазками.
И последний пример. Речь идёт о рядовом севе. Он, скорее всего, был перенесён в наши огороды с колхозных полей. Но там он был оправданным — выполнялся машинами. Иногда сев был даже «дважды рядовым», допускающим машинную обработку в двух направлениях, или перекрёстным.
Но зачем нужны рядки в огороде, обрабатываемом вручную? Ведь сев вразброс во много раз производительнее! К тому же, как бы ни укрывались семена — граблями, сапкой, плоскорезом, мульчей — под ними не будет неуютной для всходов рыхлой земли (фото 23).
23. Семена моркови, капусты и лука чернушки были посеяны вразброс