Городские повести - страница 16
—Прощаться пришел.
Мне стало легко: я понял, что самое трудное прошло, что кризис доверия миновал.
—Таня! — разгневанным голосом позвала старуха. — Ну и леная девка, прости господи, не дай бог невестку...
Таня обняла меня за шею, посмотрела в глаза:
—По-моему, ты хороший.
- По-моему, тоже, — ответил я. Не отпуская меня, она приподнялась и дотянулась до моих губ...
—Значит, так бывает, — сказала она, когда я осторожно опустил ее на подушку.
Как?
А так, чтобы просто. Знаешь, как в море купаешься: горько, глаза щиплет, а в реке просто.
Ты о чем?
Ну, я же до тебя целовалась. Думаешь, мало? Очень много раз. Я вообще ветреная девчонка была.
Была?
Была. И самое ужасное — испорченная: целуюсь — а не нравится, не нравится — а целуюсь.
С теми мальчишками?
Ага. И с ними тоже. А ты разве никогда?
Было, — неохотно сказал я. Не люблю я разговаривать на подобные темы.
И много раз?
Во всяком случае, меня много раз об этом спрашивали.
Она с любопытством взглянула мне в лицо.
Сердишься? А я наврала тебе. Как тогда, про человека. Один раз только было.
Зачем наврала-то хоть?
Не знаю... Само получилось. Хотела сказать, что с тобой просто... как в реке...
В реке плыть труднее, — сказал я.
Зато просто, — убежденно повторила она. — И вода сладкая.
—А знаешь, почему просто? Она глазами показала: не знаю.
Потому что мы сами по себе. Ты и я, и никого больше. Последние люди на земле. Мы никому ни в чем не обязаны и будем делать только то, что сами хотим. Хотим — будем сидеть вот так всю ночь, а хотим...
Да, — сказала она.
Таня! — крикнула еще раз старуха, и мужской баритон возразил ей:
Я шел домой по утреннему снегу, пустой и звонкий, как детский нейлоновый мяч, и мне казалось, что я на каждом шагу подпрыгиваю, отскакивая от мостовой,
—Да ладно тебе. Зачем зря тревожить человека. У двери потоптались и отошли.
Послушай, а где все-таки твои старики? — спросил я.
Потом, — сказала Таня и приподнялась на локтях. — Все узнаешь потом. А сейчас тебе надо уйти, потому что скоро вернется моя бандитка.
Как, сейчас? — Я не думал, что это будет так скоро, я совсем забыл о Светланке.
Но Таня поняла мой вопрос по-другому.
—Сейчас, — зашептала она, — я пойду к ним в комнату и буду разговаривать, а ты тем временем выйдешь.
А дверь?
Я открою.
Как-то прохладно стало у меня под ребрами, но это было только на миг, потому что Таня прошептала:
Наклонись, что скажу.
Ну? — Я наклонился.
Спасибо тебе.
За что?
—Сам знаешь.
Я понятия не имел, но тем не менее поцеловал ее в подбородок и встал.
Сегодня я у тебя буду?
Будешь, — глядя снизу ясными глазами, ответила Таня. хотя со стороны, наверно, было заметно, что я едва волочу ноги.
Что мне пришло в голову: может быть, это прошел лучший день в моей жизни, все остальные будут хуже и хуже, пока не настанет совсем плохой.
Только дома, входя уже в нашу комнату, я понял, как я устал. А между тем мне предстояли неприятные объяснения с мамой и с Надюшей. Я решил быть конкретным и сегодня же внести ясность в отношения всех нас троих. Первое: Надюша теперь и без меня обойдется в институте, сколько можно, встала на ноги уже, да и просто пора. Второе: мы с ней остаемся друзьями, какими были все эти два года. Третье: желательно, чтобы мама не заводила впредь разговора на эту тему, так как приговор окончательный и обжалованию не подлежит. Четвертое: отныне я свои поступки ни с кем не обсуждаю, а только информирую о них. И наконец, пятое: добродетель, вменяемая в обязанность, перестает быть добродетелью, хотя, правда, и не всегда становится пороком.
Такова была моя программа на ближайшие годы. Я хотел быть совершенно свободным — или сейчас, или уже никогда.
Я изложил все это маме, как только она проснулась и начала упрекать меня в том, что такого позора она еще не переносила ни разу, что все телефоны оборвали мои приятели, что Надюша плакала, что они хотели в милицию звонить, так как выяснилось, что никакого дежурства на Новый год не бывает.
Я перечислил ей все пункты, кроме пятого, который к делу не относился; она выслушала все очень терпеливо, а потом сказала:
Немедленно иди к Надюше. Нечестный, скверный ты человек.