Городские повести - страница 25

Третий метод заключался в том, что Таня давала мне ключ от входной двери с утра, чтобы я сам открыл и вошел, пока она сидит у тети Шуры и смотрит телевизор, отвлекая их внимание разговорами. Но этот способ был не самый безопасный, и мы им редко пользовались.

Прутик вечерами почти не забегала к Тане в комнату: старалась не мешать ей заниматься. Она и учебники свои и тетради перетащила к старухе.

Несколько беспокоила меня чуткость старухи. Как-то, сидя у телевизора (шел шумный фильм о войне), она прислушалась и сказала:

—У соседей драка. Тарелки бьют.

Мы с Таней ничего не слышали и недоуменно переглянулись. Таня сделала значительное лицо, и мне показалось, что старуха посмотрела на меня иронически.

Когда я сказал об этом Тане, она засмеялась:

—Думаешь, она смолчала бы? Не знаешь ты ее.

Мы потеряли осторожность. Я входил к Тане спокойно, как к себе. Ночью мы громко разговаривали, Таня бегала от меня босиком по комнате. Однажды мы даже играли в жмурки.

С Прутиком мне пришлось позаниматься геометрией: полугодие началось с контрольной, которую она завалила. Вечером мы сняли со стола телевизор и поставили его на пол, разложили по всему столу учебники, и я принялся объяснять Прутьке все, что понимал сам.

Таня готовила поздний обед, Прутька сидела в длинном, чуть ли не до коленей, свитере, рукава поддернуты — пышные, и из них — тонкие ручки. Маленький беленький паж. Слушала, подперев подбородок, мои объяснения, быстро схватывала, сердилась, если я повторял. Я подумал, что ей не очень-то и нужны мои консультации: просто лень самой вчитываться в учебник.

Я так и сказал ей.

Кивнула.

—Мне надо с вами серьезно поговорить. Признаться, я испугался: сказано это было ужасно строго.

—Как вы относитесь к Тане?

-Дружок, не твое дело.

—Но вы же ходите к нам.

Сейчас не восемнадцатый век: ходишь — значит как-то относишься.

Не восемнадцатый. Но все равно: зачем?

Мне хорошо с вами. Просто, спокойно. С обеими.

И со мной?

Тоже.

-И я вам не мешаю?

Нисколько.

Значит, вы ее не любите.

-Странный вывод.

-Вы держитесь слишком ровно. Ни разу не поцеловались даже. Я специально входила неожиданно, чтобы вас застать.

—Ах ты негодяйка!

Я взял ее за ухо, она отстранилась.

Вы ведете себя так, как будто... Я уже собрался с духом.

Ну?..

Как будто сто лет уже муж и жена.

Мы взрослые люди, девочка.

Ну и что? Вы должны быть как сумасшедшие. Таня красивая... И вы тоже. Так не бывает.

Да, но и ты тоже ничего. Может быть, я присматриваюсь к тебе, жду, когда подрастешь.

Я попытался перевести все на шутку: ни к чему ребенку забираться в такую глушь. Но Прутька не согласилась.

—Вот, — назидательно сказала она. — Если бы любили, так не говорили бы.

-Ну хорошо, мы будем при тебе целоваться. Тебе этого хочется? Хорошо. Таня!

И Прутька дрогнула.

Нет! Не надо!

Таня!

На глазах у нее появились слезы.

—Если вы... Я перестану с вами разговаривать. Таня пришла. Спокойная, со счастливым, светлым лицом.

—Ну, что такое?

Улыбается безмятежно. Сердце мое дрогнуло: Светка права. Зачем нам быть сумасшедшими? Вечером все равно будем вместе. И заснем, обнимая друг друга. Этой уверенности, этого спокойствия не скроешь.

Принеси нам чего-нибудь пожевать, — сказал я. — Я с утра ничего не ел.

А ты, Прутик?

Светлана благодарно взглянула на меня. Закивала.

Ужасно есть хочется.

Эх вы, кукушата! — засмеялась Таня. Ушла.

Ну что, испугалась? — спросил я. Кивнула. Помедлив, сказала:

Она совсем не боится, что мы с вами вместе.

—Ну что может между нами случиться?

Прутька наклонилась быстро (я не успел отстраниться) и не поцеловала в щеку, дохнула только — не осмелилась.

Вот что может случиться. И смотрит.

Ну, красней, красней! — засмеялся я.

—Не буду! — гордо вскинула голову. — Сами отучили.

На воскресенье старуха уехала в деревню погостить, а Прутька собиралась на лыжах. Поэтому еще в субботу утром Таня дала мне ключ, чтобы я приходил, когда захочу, и не будил ее: она решила всерьез отоспаться.

Приехал я не спеша, часам к двум: забегал за билетами в кино. Спокойно открыл дверь и вошел. В квартире было тихо, в ванной горел свет, слышалось резкое шипение душа. Я шагнул к ванной и, решив напугать Тузьку, дернул на себя дверь. С легким щелчком дверь отворилась. Ванная полна была теплого пара, и я не сразу разглядел запрокинутое под струи лицо с выставленным подбородком и оттопыренной нижней губкой, по которой бежала вода. Прутька стояла под душем, подняв плечи и прижав локти к худым бокам, с выражением бесконечного счастья на поднятом вверх лице. Жесткие струи со звоном били по торчащей острой груди и разбегались по втянутому животу широкими, как на мелководье, потоками. И вдруг я понял, как страшно то, что у нас происходит. Я поспешно захлопнул дверь, но, должно быть, сделал это слишком поспешно, потому что из ванной тоненько крикнули: