Городские повести - страница 8

И точно: отсмеявшись, человек в белой рубашке выпрямился и расслабленной пробежечкой догнал своих спутников. Тогда женщина кивнула в нашу сторону и что-то сказала. Мужчины разом посмотрели на часы, она взяла их обоих под руки (как видно, ей очень хотелось их примирить: это была миловидная женщина с непокрытой головой и с темными от холода щеками) и повела мимо нас.

Поскольку девочка упорно смотрела в сторону, стараясь казаться безразличной, они прошли мимо нее, не сказав ни слова. Но, подойдя к моей скамейке, женщина остановилась и строго сказала:

— С ума сошли! Выбрали время ссориться. Немедленно, сейчас же помиритесь!

Все трое смотрели на меня с доброжелательным любопытством; девочка тоже повернула голову — ждала, что я отвечу.

Я встал (не разговаривать же с женщиной сидя) и, чиркнув спичку, поднес огонек человеку в костюме, который вертел в пальцах незажженную папиросу и холодновато улыбался. Он был лысоват, сух лицом и, должно быть, труден характером. Но второй, краснолиций и белокурый, мне не понравился. Есть люди, которые с пугающей быстротой переходят от детского смеха к совершенно серьезным и даже безжалостным действиям. Таких я инстинктивно сторонюсь.

—Видите ли, — сказал я розовощекой женщине, пока черный, наклонившись немного и втягивая щеки, закуривал. — Видите ли, не все так просто, как может со стороны показаться.

Мне не хотелось подчеркивать «со стороны», но вышло так, и я решил не огорчаться.

—Да бросьте вы, — сказала женщина с какой-то жалобной улыбкой: так говорят, когда пытаются отмахнуться от того, чего не могут понять. — Что за манера у вас, мальчишки, выдумывать всякие сложности? Вы философствуете, а нам, бедным женщинам, страдать. Надо больше о других думать.

Слово «мальчишки», как я понял, не относилось персонально ко мне: у многих женщин даже старше этой (она, кстати, выглядела на тридцать и чем-то похожа была на киноактрису Серову) «мальчишки» осталось со школы. Уверен, что и к спутникам она обращалась: «мальчишки».

Я не успел ничего ответить, потому что черный, прикурив, выпрямился и, взглянув мне близко в лицо, сказал:

Пойдемте, в конце концов, с нами. Мы только до перекрестка — и обратно к столу. По дороге познакомимся.

И правда, — сказала женщина, — не собираетесь же вы сидеть здесь всю ночь! Мы приглашаем вас, имеем же мы право вас пригласить?

Я видел, что у белобрысого давно уже поскучнело лицо и губы стали сизыми: наверное, он начал замерзать и жалел, что выскочил таким пижоном.

Спасибо, — сказал я как можно более мягко. — Но нам сначала надо выяснить отношения...

Все выясняют отношения, — вздохнула женщина и толкнула плечом своего черного спутника.—-Весь мир только тем и занят, что выясняет отношения. Боже мой...

Ну хорошо, — сказал дружелюбно человек в черном костюме. — Минут через пять мы пойдем по этой же дорожке обратно. Если вы ничего другого не надумаете, мы будем очень рады...

Когда они скрылись за поворотом, я подошел к соседней скамейке. Девочка вопросительно подняла на меня глаза. В сумраке было трудно разглядеть выражение ее лица, округлого (может быть, из-за платка, который был чересчур толстым), с широко расставленными темными глазами.

—А может быть, нам и в самом деле пора помириться? — спросил я, присаживаясь рядом.

Она не отодвинулась, когда я сел, только зябко улыбнулась уголками рта и ничего не ответила.

—Во всяком случае, оставаться здесь нейозможно, — сказал я, подождав. — Неловко будет, если они найдут нас здесь и на обратном пути. Пусть лучше думают, что мы помирились.

Она кивнула, подобрала со скамейки сумку свою и пакет, и мы встали.

—Куда же?

- Не знаю. — У девочки был тонкий, почти детский голос. Говоря, она вскидывала глаза и старалась смотреть прямо в лицо: манера, свойственная в большинстве добрым и доверчивым людям. — Мне еще рано. Пожалуй, я где-нибудь еще посижу.

Поскользнувшись, она схватилась за мой локоть, и я поддержал ее под руку.

Дул сырой, почти весенний ветер. Деревья и кусты казались на этом ветру особенно черными. Мы прошли мимо темной глыбы кинотеатра «Россия» с его тяжелым мостом и мрачными застекленными «полуподвалами», миновали заполненную снегом чашу фонтана и вышли на улицу Горького. Я взглянул на девочку — лицо ее, то ли от холода, то ли от мертвого света дуговых ламп, поголубело, губы сделались почти черными.