Горшок золота - страница 21

Кайтилин узнала их сразу и поприветствовала.

– О, Шемас Бег, – воскликнула она укоризненно, – до чего же грязные у тебя ноги. Почему ты не гуляешь в травянистых местах? И тебе, Бригид, полное право стыдиться – при таких-то руках. Иди сюда сейчас же.

Всякий ребенок знает, что любая женская особа на белом свете уполномочена мыть детей и давать им еду, – для этого и сотворены взрослые, а потому Шемас и Бригид Бег смирились с мытьем, к коему Кайтилин немедленно произвела приготовления. Когда их отмыли, Кайтилин показала на два плоских камня у стены пещеры и велела детям сесть и вести себя хорошо, что дети и проделали, не сводя глаз с Пана, – с благодушной серьезностью и любопытством, каким доброжелательная малышня всегда одаряет чужака.

Пан, лежавший на ложе из сухой травы, сел и вперил столь же благодушный взгляд в детей.

– Пастушка, – проговорил он, – кто эти дети?

– Это дети Философов из Койля Дораки; Седая Женщина из Дун Гортина и Тощая Женщина из Иниш Маграта – их матери, а сами они порядочные бедные дети, благослови их Господи.

– Зачем они сюда явились?

– Тебе придется спросить их самому.

Пан глянул на детей с улыбкой.

– Зачем вы пришли сюда, детишки? – проговорил он.

Дети взглядами уточнили друг у дружки, кто будет отвечать, и затем молвил Шемас Бег:

– Мой отец отправил меня повидаться с тобой, достопочтенный, и сказать тебе, что творишь ты недоброе, удерживая Кайтилин Ни Мурраху вдали от ее родных мест.

Бригид Бег обратилась к Кайтилин…

– Твой отец пришел повидать нашего отца и сказал, дескать, не знает, что с тобой сталось, что, может, ты лежишь навзничь в канаве, а черные вороны клюют твое мясо.

– И что же, – молвил Пан, – сказал на это ваш отец?

– Он велел нам прийти к ней и попросить ее вернуться домой.

– Вы любите вашего отца, детишки? – спросил Пан.

Бригид Бег задумалась на миг.

– Не знаю, достопочтенный, – ответила она.

– Ему нет до нас никакого дела, – встрял Шемас Бег, – а потому не знаем, любим мы его или нет.

– Мне нравится Кайтилин, – сказала Бригид, – и мне нравишься ты.

– И мне, – добавил Шемас.

– Вы мне тоже нравитесь, детишки, – сказал Пан. – Идите сюда, садитесь со мной, потолкуем.

И дети подошли к Пану, сели по обе стороны от него, и Пан обнял их.

– Дочь Мурраху, – произнес он, – нет ли в доме еды для гостей?

– Есть коврига, немного козьего молока и немного сыра, – ответила она и взялась собирать на стол.

– Я прежде никогда не ел сыра, – сказал Шемас. – Он полезен?

– Еще как, – ответил Пан. – Сыр, сделанный из козьего молока, довольно заборист, и есть его полезно тем, кто живет на открытом воздухе, а не тем, кто живет по домам, ибо у таких людей никакого аппетита. Несчастные они созданья, каких я не люблю.

– Мне нравится поесть, – сказал Шемас.

– И мне, – сказал Пан. – Всем хорошим людям нравится поесть. Хорош всякий голодный человек, а всякий неголодный человек скверен. Лучше быть голодным, чем богатым.

Кайтилин, снабдив детей едой, тоже уселась перед ними.

– По-моему, это неправда, – сказала она. – Я все время голодная, и никогда оно не хорошо.

– Будь ты все время сытая, тебе бы это понравилось еще меньше, – возразил он, – потому что, когда голодна, ты жива, а когда не голодна – жива лишь наполовину.

– Чтоб быть голодным, нужно быть бедным, – сказала Кайтилин. – Мой отец беден, и ничего хорошего с этого нет ему, кроме работы с утра до ночи, и никакой от этого передышки.

– Плохо это – мудрецу быть бедным, – сказал Пан, – и плохо глупцу быть богатым. Богатый глупец поначалу думать сможет только об одном: как найти ему темный дом, чтобы в нем спрятаться, где утолить свой голод, и будет он этим занят, пока голод его не умрет и сам не сделается, считай, мертвым; мудрец же, который богат, станет свой аппетит беречь. Все, кто бывал богат подолгу или богат с рождения, проводят львиную долю жизни вне стен своих домов, а потому вечно голодны и здоровы.

– У бедняков нет времени быть мудрецами, – промолвила Кайтилин.

– У них есть время быть голодными, – заметил Пан. – Большего я от них не жду.

– Мой отец очень мудр, – сказал Шемас Бег.

– С чего ты так решил, дитя? – спросил Пан.