Горшок золота - страница 37

Философ сунул руку в котомку, нащупал там последние крохи булок, и в тот миг, когда рука его коснулась пищи, столь яростный голод одолел Философа, что сел он, не сходя с места, и приготовился поесть.

Уселся он на пригорке под изгородью, и прямо перед ним находились несуразные деревянные ворота, а за ними – обширное поле. Устроившись, Философ вскинул взгляд и увидел, как к воротам подходит небольшая компания. Четверо мужчин и три женщины, у каждого при себе – металлический подойник. Философ со вздохом положил ковригу обратно в сумку и сказал:

– Все мужчины братья, а эти люди, быть может, голодны не меньше моего.

Вскоре незнакомцы приблизились. Первым шел здоровенный мужчина, заросший бородой по самые глаза, – двигался он, как сильный ветер. Он отомкнул ворота, вынув колышек, на которой они были заперты, и вместе со своими спутниками миновал их, а затем запер за собой. К этому человеку как к старшему Философ и обратился.

– Я собираюсь позавтракать, – сказал он, – и, если голодны, может, поедите со мной?

– Чего бы и нет, – отозвался мужчина. – Ибо человек, отвергающий доброе приглашение, – пес. Это мои трое сыновей и три дочери, и мы все признательны тебе.

Сказав это, он сел на пригорок, и его спутники, поставив подойники себе за спину, последовали его примеру. Философ поделил ковригу на восемь частей и раздал каждому по куску.

– Простите, что мало.

– Подарок, – произнес бородач, – никогда не мал. – С этими словами он учтиво съел свою долю в три укуса, хотя запросто справился бы и в один; дети его тоже отнеслись к своим кускам с бережением.

– Хорошая была коврига, удовлетворительная, – произнес бородач, разделавшись с хлебом, – на славу испечена и на славу же поделена; однако, – продолжил он, – есть у меня трудность – может, посоветуешь, как поступить, достопочтенный?

– В чем же твоя трудность? – спросил Философ.

– Вот в чем, – сказал бородач. – Что ни утро, когда надо идти доить коров, мать грёзы моей дает каждому из нас сверток еды, чтоб не голодали мы сильнее, чем того желаем; но теперь, когда мы славно позавтракали с тобой, что нам делать с пищей, которую взяли с собой? Хозяйка дома не обрадуется, если мы принесем все назад, а если выбросим еду, выйдет грех. Если не будет это неуважением к твоему завтраку, эти юнцы и юницы избавились бы от своих припасов, съев их, ибо, как тебе известно, молодежь всегда способна съесть еще немножко, сколько б ни было перед этим съедено.

– Уж конечно лучше съесть, чем выбросить, – мечтательно молвил Философ.

Молодые люди достали из карманов увесистые свертки с едой и раскрыли их; бородач сказал:

– У меня с собой тоже есть немного, и оно не пропадет впустую, если ты любезно согласишься помочь мне справиться. – Тут он извлек свой сверток – вдвое больший, чем у всех остальных.

Значительную часть своих припасов бородач отдал Философу; затем погрузил жестяную посудинку в один из подойников и поставил ее перед Философом, после чего все с лютым аппетитом бросились есть.

После трапезы Философ набил себе трубочку – и бородач с сыновьями тоже.

– Достопочтенный, – произнес бородач, – я бы с радостью проведал, зачем это странствуешь ты по дальним краям в такую рань, ибо в этот час ничто не встрепенется, кроме солнца, да птиц, да людей вроде нас, кто ходит за скотом.

– С радостью изложу тебе, – ответил Философ, – если назовешь мне свое имя.

– Имя мне, – молвил бородач, – Мак Кул[50].

– Минувшей ночью, – сказал Философ, – когда вышел я из обители Энгуса Ога – то Пещеры Спящих Эрен, – мне наказали сообщить человеку по имени Мак Кул, что кони топотали во сне, а Спящие заворочались с боку на бок.

– Достопочтенный, – сказал бородач, – слова твои ликуют в моем сердце, словно музыка, однако моя голова их не понимает.

– Я узнал, – молвил Философ, – что голова ничего не слышит, покуда сердце не слушает, а также то, что сердце ведает нынче, голова поймет завтра.

– Все птицы мира поют у меня в душе, – произнес бородач, – благословен будь, ибо наполнил ты меня надеждой и гордостью.

Засим пожал ему Философ руку, пожал он руки сыновьям и дочерям, те склонились перед ним по доброму наказу отца; Философ, чуть отдалившись от них, обернулся и увидел, что все они стояли там же, где он их оставил, и на той дороге бородач обнимал детей своих.