Горы и этажи - страница 8
— Не шуми! Пусть мама поспит. У нее отпуск, надо ей хорошенько отоспаться.
— Баба, с какого класса принимают в юннаты? — тихонько спрашивает Ваня. — Вот в зоосаду.
— Вообще с шестого. Уже и с дикими зверями. Ну а так и со второго класса бывают юннаты. Особенно в деревне. С утятами, с цыплятами возятся. — Бабушка расправляет на Ване рубашку, перекидывает ему через плечи и застегивает лямки коротких штанов. — Иди умываться. Только к Алеше в комнату не входи. Там все разложено, вчера не успели собрать…
Как ящерка, выскальзывает Ваня из бабушкиных рук, одним прыжком достигает двери Алешиной комнаты, распахивает ее и жадно оглядывает письменный стол. Россыпь невиданных, непонятных и тем более потрясающих сокровищ на столе: приборы и приборчики, всякие металлические штучки, коробочки, обрывки кинопленки, будто темные тонкие плоские змейки, карандаши, листки бумаги…
— Не вздумай хотя бы пальцем прикоснуться! — Бабушка берет Ваню за плечи и выводит его из комнаты.
— Не вздумаю! — со вздохом твердо говорит Ваня.
Кому не хочется все потрогать, пощупать, повернуть винтики, покрутить каждое колесико! Но если Алеша велел не прикасаться, то о чем разговор? Невозможно обидеть Алешу, маминого младшего брата, и его товарищей. Они такие все большие, прямо великаны — Ваня им по пояс. Они инженеры, все умеют и очень добрые. Вчера вечером пустили Ваню в свою комнату. И он сидел среди этих великанов на диване, равный среди равных. На самом удобном месте сидел, прямо против стенки, на которой был приколот лист ватмана. В комнате потушили свет. На Ванино плечо легла рука Вовы, самого доброго из всех «Алешкиных мальчиков», как говорят бабушка и мама Ната, — Вовы, с которым можно как угодно возиться, прыгать на его плечах, бороться и обо всем с ним разговаривать. На листе бумаги появился светлый прямоугольник. И вдруг случилось настоящее чудо. Ваня увидел длинную деревянную лестницу, освещенную солнцем, а по лестнице сбегает Алеша, высокий, худой в спортивном костюме и с фотоаппаратом через плечо. Вдруг Алеша остановился на ступеньках, посмотрел на пораженного Ваню и засмеялся, зубы его заблестели на солнце. А вслед за Алешей идет Вова, лучший из «Алешкиных мальчиков», и еще другой Вова, не такой черный и высокий, а светлый и пониже ростом. А внизу лестницы сверкает, вся в бликах, река. И вот уже все в лодке, плывут по реке, гребут веслами изо всех сил, потому что против течения. По берегам лес, густой-прегустой, сплошь из островерхих елок. Ваня сидит с вытаращенными глазами, вне себя от удивления: вот же они все — Алеша, и оба Вовы, и Петя — сидят в комнате рядом с ним, а вон они же плывут по реке!
Не выдержав, Ваня вскакивает с дивана, расталкивает чьи-то большие колени, бежит в кухню, где бабушка готовит ужин, кричит в восторге:
— Там телевизорик, баба! И там, оказывается, Алеша и все остальные! Иди смотреть! Мама, жаль, в театре…
Торопливо прокричав необыкновенную новость, он несется обратно в комнату, полную чудес. Место его занято, но Вова, тот, что черный и веселый, подхватывает его к себе на колени. Не спуская глаз с экранчика, на котором Алеша и его товарищи вытаскивают лодки на берег, Ваня гладит рукой немного колючую щеку того самого Вовы, который на экране подталкивает лодку. Чудеса, чистые чудеса!
— Мяса в тебе, брат, маловато, — раздается над Ваниным ухом голос Вовы. — А жиру так ни на копейку.
От избытка чувств, до краев переполненный удивлением, Ваня гладит Вове то одну, то другую щеку и не подозревает, что легкое прикосновение его руки вызывает у двадцатипятилетнего парня странное ощущение: ему и смешно и жалко почему-то.
— Потолстеть надо, Ванька, слышишь? — тихонько говорит Вова. — Что ж макароной-то быть? — С любопытством, с потеплевшим сердцем он рассматривает украдкой детское ухо, освещенное лучом от киноаппарата, тонкую шею, чувствует под рукой худые плечики: ишь ты, человечек!
Все это было вчера, а сегодня Ваня давится манной кашей и уверяет бабушку, что уже съел двадцать шесть ложек. Аппетит у Вани скверный, да ему еще и очень некогда. Скорей надо забраться на антресоли. Там можно сделать темноту, закрыв дверцы с обеих сторон, и вдруг очутиться где угодно: в крепости, в пещере, в глубоком ущелье.