Горы слагаются из песчинок - страница 27

Дядя Дюрка пришел намного позже Матери.

Подросток догадывался, что те трое прогуливаются где-то внизу, самоуверенно посмеиваясь и пряча в рукав сигареты. Один из них наверняка не спускает глаз с подворотни, потом они меняются, и уже другой взгляд невидимым поводком приковывает троицу к его дому. Их неусыпное внимание никогда не ослабевает.

Собственно, в тот день, накануне рождества, он и уверился окончательно, что те трое все же не шутят. Они действительно чего-то ждут. Ждут который уж месяц, и, похоже, терпения у них хватит надолго.

В комнате, что выходит окнами на улицу, они вдвоем с Матерью наряжали елку. Мать, думая о чем-то своем, невольно улыбалась своей прежней тихой улыбкой. И даже напевала.

Подросток время от времени отодвигал занавеску то с одной, то с другой стороны окна и приникал к стеклу, чтобы получше разглядеть противоположную сторону улицы, где должна была появиться троица — ведь к самому дому они подойти не посмеют, к тому же противоположная сторона удобней со стратегической точки зрения: оттуда хорошо просматривается подворотня. И он не ошибся в своих расчетах. Они были там. Иногда они исчезали, потом возвращались и выстраивались вдоль бровки тротуара в немом ожидании.

Мать, занятая собой, наконец обратила внимание, что он беспрерывно бегает к окну. Но не рассердилась. Напротив — она с трудом сдерживалась, чтобы не рассмеяться.

— Еще рано, Петер, — качая головой, сказала Мать. — Еще только три.

Подросток вспыхнул.

— Ну да. Я знаю, — растерянно забормотал он, еще больше забавляя ее своим поведением.

— Он будет после четырех, а ты уже все глаза проглядел, — сказала Мать и рассыпала в воздухе мелкие бусинки довольного смеха.

— После четырех? Ты о ком? — Рука Подростка застыла над веткой, и конфета, которую он собирался подвесить, показалась каменно тяжелой.

Мать стояла на цыпочках и, прищурившись, смотрела, куда бы пристроить стеклянную звездочку.

— Я прошу тебя, не шути так. Тем более сегодня!

— Да ведь я…

— Что — ты?.. — Она посерьезнела.

— Ничего, — обиженно пожал плечами Подросток.

Она осторожно положила под елку сверкающую звездочку, которая тут же потускнела, превратившись в обычный предмет, такой же безжизненный, как и все остальные.

— Наверное, нужно было сначала посоветоваться с тобой, — со вздохом сказала Мать. — Но я думала… я была уверена, что и ты его полюбил.

— Дядю Дюрку? — испуганно воскликнул Подросток.

Мать неуверенно развела руками:

— Но если я ошиблась и ты все же…

— Ну что ты! Нисколечко не ошиблась! Он мне нравится. Я его полюбил, если хочешь. И вообще…

Тут она подняла глаза.

— Но, понимаешь… может случиться, что мы поженимся. — (Подросток замер.) — Когда умерли его жена и малышка, я работала уже на опытной станции. Мы все так жалели его. Об этом и не расскажешь… слов таких нет. Просто нет. Мы думали, он этого не переживет, думали… Страшно было.

— Мам, не нужно об этом…

— Нужно, ты должен знать. Словом… он сам это все перенес… и понимает, каково нам теперь. Что нам не легче. Конечно, Отец вел себя героически, но… он так выращивал в себе этот ужас, втайне, боясь потревожить нас, испугать. Ну, сам знаешь. А ведь я могла бы разделить с ним страдания или хоть как-то облегчить их. Могла бы, но он этого не хотел, не позволил — вот отчего еще мне так горько. Впрочем, тебе этого не понять… пока что.

— Почему же!

— А дядя Дюрка понимает. Его жизнь, как и наша, разбилась в одну минуту — он нам сочувствует. Дядя Дюрка хороший человек, хороший друг. Он тоже знает, что как прежде уже не будет, он и не рассчитывает, что в этом браке все будет, как в первом. Так что я не считаю это изменой. Разумеется, если ты не возражаешь.

— Не возражаю, Мама, — сказал Подросток. — И не могу возражать.

— Как это не можешь?

Голос Матери тихий, сухой. «Уж слишком бесстрастный, — подумал Подросток. — Слишком».

— Ведь ты безумно любил Отца, ты просто боготворил его. Одно дело — радоваться человеку и ждать его, когда он гость, и совсем другое — принять как члена семьи. Ведь он займет место Отца. — Мать неуверенно обвела глазами гостиную, мебель которой напоминала, что это была комната Отца.