Горячие сердца - страница 8

— Какой ночью?

— Когда случился пожар. Я видела вас по телевизору, вы совершили подвиг…

— Никогда, слышите, никогда не смейте называть меня героем, — Гибсон произнес это тихо, но в голосе слышалась угроза. И оба они поняли, что это слово больше не сорвется с ее уст.

Он сделал глубокий вдох, несмотря на боль в ребрах.

— Послушайте, мисс Солнечный Лучик, работа пожарных совсем не такая, какой вы ее представляете. Долгие, нудные часы бездействия сменяются настоящим кошмаром. А женщине вроде вас — симпатичной и все такое — придется выносить к тому же перепалки с парнями.

— Это не так уж отличается от работы в ресторане, — язвительно заметила она. — Бесконечные часы, когда нет посетителей и нечего делать, а затем наступает «час пик», когда приходит толпа народа и каждого нужно немедленно обслужить. И парни от меня не отстают.

— Вы меня не поняли. Говорю вам, не делайте этого. Не становитесь пожарным.

— А я говорю, оставайтесь при своем мнении. И я останусь при своем.

— Господи, мне бы надо взять вас в охапку и вышвырнуть за дверь.

— Да, но вы не можете, — она торжествующе улыбнулась. — Я буду на кухне. Не знаю, что вы делали с плитой и когда чистили ее в последний раз, но на конфорках толстый слой копоти. Так что расслабьтесь и подумайте, что вы хотите на обед.

Гибсон застонал. Если бы он только мог встать! С каким удовольствием он вышвырнул бы ее отсюда. Но стоило ему в очередной раз сделать попытку подняться, как боль, пронзившая все тело, напомнила ему об унизительной истине: он ничем не мог помешать Мими Пикфорд.

При виде расставленных на подносе яств у Гибсона потекли слюнки.

Как давно он не пробовал такой еды! Вот уже целую неделю его рацион составляло в основном содержимое картонных коробок, доставляемых из пиццерии прыщавым подростком по имени Сэм. Парню причиталось пять долларов чаевых, если он забирал старые коробки с собой. Даже семь, если он прихватывал еще и газеты.

Мими принесла два соблазнительных куска мяса, политых ароматным соусом, горку картофельного пюре, на вершине которой таял кусочек сливочного масла, и зеленую фасоль. На десерт был персиковый пирог и чай со льдом.

Все было подано на тарелках из настоящего фарфора, перешедших к Гибсону по наследству. И приборы вовсе не пластмассовые, а из серебра. Или, по крайней мере, посеребренные.

В центре подноса в сверкающе-чистом стакане стоял желтый тюльпан.

— Вот салфетка, — она подала ему льняную салфетку.

Гибсон позволил себе с удовольствием втянуть носом изумительный запах пищи. Но затем произнес:

— Я не буду есть, мисс Пикфорд, так что несите все назад.

— Не нужно так волноваться. Это всего лишь еда. Я приготовила ее для вас.

— Шеф не говорил вам, что путь к сердцу мужчины лежит через его желудок?

— Нет, но мне не нужно ваше сердце. Все, что мне нужно, это чтобы вы вернулись на работу, а мне шеф разрешил пересдать экзамен.

— Унесите поднос на кухню, — он отвернулся. — Я не собираюсь это есть.

— Ну уж нет, я лучше оставлю его здесь.

— Зачем? Я не буду есть.

— Потому что мне ненавистна мысль, что взрослому мужчине придется ползти на четвереньках.

— Кто сказал, что я собираюсь ползти?

— Я. Гордость не позволяет вам признать, что вы голодны, и совершенно ясно, что вы не притронетесь к еде, пока я не уйду. — Она скрестила руки на груди, во взгляде читался вызов: пусть-ка попробует сказать, что это не так! — Мне пора на работу, а за несколько часов, может, даже минут, вы проголодаетесь еще больше. Если поднос будет на кухне, вам придется ползти туда. У вас ведь нет ни костылей, ни инвалидной коляски. Меня предупреждали, что вы гордец: из клиники вы ковыляли, опираясь на руку таксиста, разве не так?

Этот чопорный тон злил его особенно.

Но она была права. Скорее всего, ему пришлось бы ползти.

Еда была так чертовски соблазнительна, так аппетитно пахла! А питаться одной пиццей было уже невмоготу.

— Ладно, делайте, как хотите, оставьте здесь, — нехотя сдался он. — Мне все равно.

— Я пошла. — Она благоразумно решила, что не стоит пока праздновать победу. — Вам не кажется, что я неплохо убралась в доме?