Господа, это я! - страница 9
— Слушай, Яков, ты мне партийный товарищ или надзиратель?
— Не сердись. Нужна конспирация, и можешь не сомневаться, что я твой партийный товарищ. Я уже поговорил с врачами. Будем искать оружие и одновременно лечить глаз. Кстати, может, оставишь свой чемодан у меня?
— Сам же говоришь, здесь безопаснее, — Камо испытующе посмотрел на Житомирского.
— Да, конечно, не стоит сомневаться, — быстро и весело заговорил Житомирский, поправляя перед зеркалом галстук. — Несколько пятисотенных я уже разменял и сдал в центр.
— Вот это хорошо, — обрадовался Камо. — А что с остальными купюрами?
— Пока никаких известий. Не беспокойся, все будет в порядке. Ну, я пошел.
— Постой. Почему я не должен знать, где ты живешь?
— Узнаешь, всему свое время. Поспешишь, как говорится, людей насмешишь.
— Нет, ты давай не корми меня загадками. Что мне делать завтра?
— Позавтракать, затем — визит к окулисту. Это обязательно: травма глаза может оказаться опасной для жизни, не говорю уже о слепоте, — припугнул Житомирский. — Поверь мне как врачу.
— Ладно, слушаюсь и повинуюсь.
— К врачу надо успеть до обеда. А потом придумаем, чем заняться.
…Окулист заполнил анкету с помощью «переводчика» Житомирского и через него же дал понять, что положение не из завидных.
— Руку еще можно оперировать, — он вопросительно посмотрел на опекуна больного, — но с глазом гораздо сложнее, трудно поручиться, что он не ослепнет.
— Я тоже думаю, что руку можно оперировать, — попытался убедить Камо Житомирский, видимо, тем самым желая подготовить почву для его быстрого ареста.
— Нет, Яков. Лучше обойтись успокаивающими средствами или чем-нибудь в этом роде. Я же приехал в Берлин не оперироваться. Я теряю драгоценное время, а ты — операция. И не уговаривай. Ничего не получится.
Прошло несколько дней, тоскливых, монотонных. В одном из знаменитых берлинских ресторанов обедали трое: Камо, Житомирский и их знакомый, бакинец, большевик Гавриил Сегаль.
…«Эльзассерштрассе, 44. Австрийский подданный» агент страхового общества Дмитрий Мирский.
Шеф берлинской полиции фон Ягов жестом попросил задержаться секретаршу, вошедшую к нему с машинописными экземплярами инструкций.
— Слушаю вас.
— Я очень занят, принимать сегодня не буду. Впустите только комиссара по уголовным делам фон Арнима.
«Почему русские заинтересованы в его скорейшем аресте? Почему так всполошились? Любопытно. Кто бы он ни был, все равно нежелательный элемент. Русский террорист в Берлине. Не хватит нам социал-демократов, а тут еще — террористы и анархисты. Надо его немедленно арестовать».
Фон Ягов пробежал написанный Гартингом адрес. «Выпишу Арниму ордер на арест. К черту, раз анархист, передадим России и благодарность получим. Но, может, все же согласовать с министром внутренних дел? В случае скандала пусть и он расхлебывает».
Фон Ягов набрал номер телефона.
— Господин министр, честь имею доложить о весьма важном, я бы сказал, государственном деле. Нет, нет, по телефону не могу. Сию минуту примчусь к вам.
В приемной, на ходу накинув кожаную куртку, он вопросительно посмотрел на секретаршу.
— Меня не спрашивали?
— Звонил господин фон Арним. Я сказала, что вы хотите его повидать.
— Если появится, пусть подождет, я скоро буду.
…Министр внутренних дел прусского государства Фридрих фон Мольтке встретил ввалившегося к нему полицай-президента без особого восторга.
— Дело это с душком, — сказал он и зашагал по кабинету.
Сидевший в кресле фон Ягов не сводил с него глаз. «Взвешивает в уме, негодяй, — думал шеф полиции, — выгодно ли ему, повредит ли его авторитету?»
— Ваши сведения достоверны?
— Русские работают безукоризненно. Учтите, что письмо я получил от самого Гартинга. Он не доверяет нашей почтовой службе.
— Но насколько это приемлемо, не знаю. Кроме того, чтобы исполнить просьбу русских, надо будет доказать, что этот человек уголовник.
— Анархисты у нас под носом, а о них нам сообщают русские, — вставил шеф полиции.
— Может, вы ставите это мне в вину? — сухо спросил министр.
— Нет, я обвиняю самого себя.
— Вот сами и разбирайтесь, — закончил разговор министр. — Разрешаю, действуйте.