Господин К. на воле - страница 6

— Ну все уже, господин Козеф, все уже.

Но Козефа Й. рвало и рвало, все снова и снова, он харкал и харкал и слышал, как харкает, и ему казалось, что его так и будет рвать до скончания века. Таков был момент, когда Фабиус, придерживая его за плечи и за шиворот, объявил Козефу Й., что начиная с сегодняшнего утра он свободен.

Козеф Й. заявил, что ему уже гораздо лучше и попросил Фабиуса позволить ему чуть-чуть побыть одному. Фабиус вынул носовой платок, отер его лицо, губы, деликатно всучил платок ему в руки и сказал:

— Да, конечно.

Оставшись один в кабинке, Козеф Й. стал постепенно успокаиваться. В клозете для надзирателей было чисто, кафель прямо-таки давал отражение, как зеркало. Пахло хорошим дезинфектантом, и Козеф Й. с удовольствием вдохнул полной грудью. Потом несколько минут кряду он пытался в точности припомнить произнесенную Фабиусом фразу. Он никак не мог ухватить формулировку Фабиуса, какие именно тот употребил слова. Рылся в слуховой памяти. В мозгу звучало что-то вроде: «Не дрейфь, господин хороший, тебя выпустили сегодня с утречка». Но нет, это слишком длинно, Фабиус изъяснился по-другому: «Полегче, полегче. Вы уже на воле». Нет, не так. Фабиус употребил официальный термин, что-то вроде: «Ваш срок заключения истек сегодня утром». Нет, все равно не так. То, что сказал Фабиус, сочетало информацию с предостережением. «Вы бы поаккуратнее, любезный, с сегодняшнего дня вы свободны, как птица небесная». Нет.

Козеф Й. не прочь был бы почувствовать что-то из ряда вон выходящее, обезуметь от радости или разволноваться до слез. Но ничего похожего он не испытал. Известие прозвучало, мозг его зарегистрировал, и все. Если он что и чувствовал, так это резь в желудке и мучительный голод. То, что сказал ему Фабиус, объясняло, конечно, все странности нынешнего утра. Ему дали проспать три лишних часа, поскольку он, Козеф Й., имел на них право. В качестве свободного человека. И все же его не известили с самого начала, что он — свободный человек. Да, правда, он впервые спал в качестве свободного человека, но ведь он не знал, что в это время уже был свободен. Странно вели себя эти двое старых охранников. Вежливо, ничего не скажешь, но странно. Может, в их обязанности не входило объявлять ему, Козефу Й., что его освободили, и тогда опять же это все объясняло. Но если это в их обязанности не входило, тогда в чьи? Козеф Й. бросил размышлять на эти темы и попытался взбодриться. Он прямо-таки дерзко стал будить в себе радость, собрав воедино всю свою волю.

— Сегодня самый прекрасный день моей жизни, — шепотом сказал себе Козеф Й., чтобы испытать хоть какое-нибудь волнение.

Миг-другой прислушивался к себе — каков будет отклик на аффирмацию — и, неудовлетворенный, повторил погромче:

— Сегодня самый прекрасный день моей жизни.

— Вы что-то сказали? — раздался голос Фабиуса, и Козефу Й. пришлось приложить всю свою силу, чтобы не дать охраннику открыть дверь.

— Вам что-нибудь нужно? — спросил Фабиус, после того как убедился, что дергать дверь не имеет никакого смысла.

— Нет-нет, ничего, — успокоительно отозвался Козеф Й. изнутри кабинки.

Теперь, кроме голода, его больше ничего не мучило. Он погляделся в фаянс стен и улыбнулся. Фаянс был белый, и его кожа приобрела перламутровый оттенок. Рядом с собой он обнаружил выступающее из мраморного бордюра кольцо, на котором висел рулон туалетной бумаги. Инстинктивно его потянуло отмотать как можно больше бумаги и припрятать про запас. Но теперь он был выше этого и подавил свой порыв. Натянув штаны, он дернул за золотистую цепочку бачка и вышел.

Фабиус исчез. Козеф Й. не ощущал ни следа неловкости. Он долго мыл руки и лицо над раковиной, находящейся в холле, под одним из окон. Ублажив лицо прохладой воды, Козеф Й. выглянул в окно.

Окно выходило на ту сторону тюрьмы, которую Козеф Й. никогда не видел. Он сообразил, что перед ним административный корпус — с кабинетами, подсобками и спальнями охранников. Мощенная гравием аллея вела к боковым воротам. Аллею окаймляло несколько старых тополей, которые чрезвычайно понравились Козефу Й. Ворота в конце аллеи были не такими солидными, как вход