Господин Великий Новгород. Марфа-посадница - страница 18

стр.

– Ну, а что посадские скажут, ремесленники?

Дмитр отозвался сдержанно:

– Мы тута молчим. Ты к нам на братчину пожалуй!

– А ты, Страхон, что скажешь?

– Что скажу? Я, как и протчие, а только думать нам преже надо, как с Орденом совладать. Я как ни сработаю товар, а только как и Олекса его продаст! Торговлю подорвут, и наше дело тоже скоро захиреет. А от немца моим замком не закроиссе! Ты, Кондрат, и с Михаилом Федоровичем вот о чем подумать должон! Здеся об Олександре речь была, так он немцев отгонил, уже было и Плесков и Копорье заяли… Для Олександра, мужики, русская земля начиналась тута, от Наровы, а для Ярослава – только во своем Тверском княжестви!

Поднялся старый Кондрат:

– Ну, мужики, спасибо на добрых речах! Спасибо на угощении, Олекса, спасибо и тебе, Ульяния!

Откланялся Кондрат. Вскоре и отец Герасим отбыл. Стало свободнее.

После еще пили, шумели, пели хором мужики. Взошла Домаша, Танья, иные жонки, Олекса с Максимом ударились плясать. Кум Яков упился, запел не в лад богородицын канон, упал наконец на стол головой. Мигнул Олекса, кума подняли, отвели в покой – отсыпаться. Якун, и тот сбросил важность, расстегнул свой зипун, не гнущийся от обилия золота, прошелся так, что тряслись братины на столах и плескались вина.

Плыло все в глазах у Олексы, плыл он сам по горнице тесовой, раскинув руки.

– Эх, гуляйте, гости дорогие!

Плясала Домаша, павой плавала по кругу, поводя плечами. Плясала Танья. Опять пели все вместе. Выходили гости во двор просвежиться, обтирали снегом потные лица, перешучивались с девками, снова шли в жаркую горницу. Олекса уж раза два лил холодную воду на затылок, растирался снегом. Шел, не чуя ног, будто летел качаясь. Домаша встретилась на сенях, тоже горячая, в полутьме припала на миг, чему-то рассмеялась тихо грудным голосом.

– Голова закружилась. Тоже меду выпила – простишь? Люблю я тебя, Олекса, не променяю ни на кого! – убежала.

Поздно расходились гости, кто и остался почивать, упившись не в меру. Мать Ульяния, утомясь, ушла на покой.

Проводя последних, Олекса пил холодное молоко, приходил в себя. Брат, тот не пил совсем, встретил хмуро:

– Пьяный али тверезый?

– Понимать могу.

– Можешь, так слушай. Пойдем куда ни то!

Поднялись в холодную светелку. Поеживаясь в тонкой рубахе, Олекса понемногу приходил в себя.

– Что ты Гюрятичу обещал? – накинулся на него брат.

– А цто?

– Что, что! Серебра он у тебя прошал?

– Под немца.

– Под немца! А на ком получать будешь, тебе ведомо? Обещал, а не давай, скажи – просчитался на железе, не обессудь, и дело с концом.

– Максиму не могу не дать, он меня не раз выручал.

– Ну, меньше дай! Не можешь… Шутка ли, пятнадесять гривен серебра! Я Максимкины дела знаю, дай три гривны ему, а больше – не обессудь!

– А что?

– Ты что думаешь, Кондрат ради чести нашей пожаловал? Как бы не так! Кабы ты воском торговал, как Якун, тогда бы еще поверил я.

– Ну а почто же?

– Почто! Ему надо знать, что думают купцы! А раз так – копи серебро! Что? Не знаю что, а свободные куны не помешают. Обилье тоже запасай, зайдет Ярослав дороги на Торжок, сядем мы опеть липовую кору глодать. Ты-то не помнишь, тебя и на свете не было, а я помню, как пропадали с отцом, как в Русу брели. Я один тогда и остался да Опрося маленька. Да вот и недужен с той поры. А дружка этого своего, Максимку, не во все посвящай! Я тебе не скажу, а поопасайсе. Он отца родного подведет, коли ему нать! Тут, промеж вас, один Страхон умный, тот все понимает, он и Максима раскусил давно…

Помолчали. Хмель все больше покидал Олексу. «А ведь верно, и прав брат! Чего я Максимке наобещал? Ну, не три, шесть гривен дам, не боле».

– Железо все Дмитру продаешь? – строго спросил брат.

– Нет, не все, часть. С Дмитра мне сразу серебра не получить, пока еще он расторгуетце, да и… с другого-то я топерича, как железо подорожало в торгу, могу и лихву взять!

– Лучше бы все Дмитру! Он человек верный. Кого опеть надуть хочешь? Жироха, боярина? – Подумал, пожевал губами. – На что ему железо занадобилось? Ну, смотри! А лучше бы с Дмитром все докончал, вернее. За большой прибылью гонишься, все не потеряй, смотри! Прусскую улицу заденешь с одного конца, другим тебя же в лоб ударит, они все заодно встают, когда против нас! Это мы грыземся: три векши на четырех купцей разделить не можем…