Госпожа Хризантема - страница 27
Наконец наш фонарь отцеплен, зажжен, оплачен. Напротив есть еще одна лавочка, где мы останавливаемся каждый вечер, — у госпожи Час,[50] торговки вафлями; мы всегда отовариваемся у нее, чтобы было чем поддержать себя в пути. Та всегда старается с нами пококетничать; за своими стопками пирожных, украшенных маленькими букетиками, она как виньетка с ширмы. Ладно, эта кондитерша необычайно мила, оживленна, мы спрячемся под ее крышей и подождем — а поскольку по водостокам льет как из ведра, прижмемся поближе к витрине с белыми и розовыми конфетами, искусно развешанными на тоненьких, свежих веточках кипариса.
Бедный 415-й номер, сам Бог нам его послал! Этот замечательный кузен уже возвращается — всегда с улыбкой, всегда бегом, не обращая внимания на воду, ручьями текущую по его красивым голым ногам, — и несет нам два зонтика, позаимствованные у одного торговца фарфором, тоже нашего дальнего родственника. Ив, как и я, никогда в жизни не пользовался подобным предметом, но на этот раз соглашается — уж больно чудные эти зонтики: разумеется, бумажные, с навощенными, клейкими складками и с неизменными аистами, летающими по кругу друг за другом.
Хризантема, зевающая все чаще и чаще, как обычно по-кошачьи, и ведущая себя как кошечка, чтобы заставить себя тащить, пытается взять меня под руку.
— Знаешь, мусме, а что, если тебе сегодня попросить об этой услуге Ива-сан? Я уверен, что это устроит всех троих.
И вот малютка повисла на великане, и они ползут вверх. Я же возглавляю шествие и несу фонарь, освещающий нам путь, старательно оберегая пламя под моим экстравагантным зонтом.
По обе стороны дороги слышится рев бегущего потока — это несется с горы грозовая вода. Дорога нынче кажется нам длинной, трудной, скользкой, а лестницы бесконечными. Сады, дома, громоздящиеся друг над другом; пустыри, деревья, стряхивающие воду в темноте прямо нам на голову.
Кажется, что Нагасаки поднимается вместе с нами, но только там, вдалеке, в какой-то дымке, словно светящейся под чернотой неба; над городом стоит смутный шум голосов, колес, гонгов и смеха.
В воздухе от этого летнего дождя пока не посвежело. Из-за грозовой жары домики нашего предместья оставлены открытыми, словно ангары, и нам видно все, что там происходит. Перед домашними Буддами и алтарями предков всегда горят лампады; но все уважающие себя японцы уже легли спать. Видно, как они лежат рядами, семьями под традиционными пологами из сине-зеленого газа; они или спят, или отгоняют комаров, или обмахиваются веером — японцы, японки и японские детки возле своих родителей; и у всех, молодых и старых, темно-синяя ситцевая ночная рубашка и маленькая деревянная подставочка, на которой покоится затылок.
В редких домах еще продолжается веселье: откуда-то издалека, поверх темных садов, до нас долетают звуки гитары: какой-то танец с непонятным ритмом, печальный самой своей веселостью.
Вот и колодец, окруженный бамбуком, у которого мы обычно останавливаемся по ночам, чтобы дать передохнуть Хризантеме. Ив просит меня направить на колодец красный луч моего фонарика, дабы удостовериться, что это именно он: для нас это отметка середины пути.
А вот наконец-то и наш дом! Дверь заперта; темнота и глубокая тишина. Все наши панели закрыты стараниями господина Сахара и госпожи Сливы; дождевая вода ручьями стекает по доскам наших старых черных стен.
В такую погоду нельзя допустить, чтобы Ив снова спускался и бродил вдоль берега, пытаясь нанять сампан. Нет, сегодня он не вернется на борт; мы уложим его у себя. Да и вообще, условиями найма для него предусмотрена комнатка, и мы сейчас быстренько ее соорудим, хотя он и отказывается из скромности. Словом, войдем в дом, разуемся, отряхнемся, как кошки, попавшие под ливень, и поднимемся в наши апартаменты.
Перед Буддой горят лампадки; посреди комнаты натянут темно-синий полог. Когда входишь, первое впечатление самое благоприятное: как мило выглядит сегодня наше жилище; эта тишина и поздний час поистине придают ему что-то таинственное. Да и потом, в такую погоду всегда приятно вернуться домой…
Ну, теперь быстренько займемся комнатой Ива. Хризантема, оживившаяся при мысли, что ее большой друг будет спать рядом с ней, старается изо всех сил; впрочем, надо всего лишь передвинуть три-четыре бумажные панели, и сразу же получится отдельная комната, ячейка в большой коробке, где мы живем. Я думал, эти панели целиком белые, — оказывается, нет! На каждой серой краской нарисована группа из двух аистов в позах, освященных традицией в японском искусстве: один гордо поднимает голову и благородно поджимает ногу, а другой чешется. Ох уж эти аисты! Как же они действуют на нервы, когда поживешь в Японии хотя бы месяц!..