Государственное Дитя - страница 10

— Так вот наследник Аркадий жив…

Делая это искрометное заявление, Василий Злоткин рассчитывал на эффект, но генерал Арнольде продолжал внимательно смотреть ему в глаза, попыхивая сигарой. В камине потрескивали дрова, о стекла окон бился холодный осенний дождь.

— Один офицер охраны, — продолжал Злоткин, — истинный патриот своего отечества, как-то узнал о готовящемся злодеянии и спас Государственное Дитя. Этот офицер спрятал отрока Аркадия в Свято-Даниловом монастыре, а наследником престола нарядил некоего молодого жильца из свиты, который и был убит вместо Государственного Дитя.

— Охотно верю, — сказал генерал Арнольде. — Где же сейчас обретается русский принц?

Василий Злоткин выдержал многозначительную паузу, напустив на глаза влажную пелену, и произнес как-то в нос:

— Он здесь…

— То есть вы хотите сказать, что вы и есть Государственное Дитя?

Злоткин чинно кивнул в ответ. Он, разумеется, ожидал, что уж этим-то сообщением он точно потрясет своего собеседника, но ничуть не бывало: генерал Арнольде только на одно мгновение навострил взгляд, потом медленно поднялся из-за стола, прошелся от камина к окну, уронив на ковер толику сигарного пепла, несколько секунд стоял неподвижно и смотрел на заплаканные деревья, наконец повернулся к Злоткину и сказал:

— Насколько я понимаю, вы претендуете на политическое убежище.

— На политическое убежище и убедительный пенсион.

— Хорошо, я доложу моему Президенту о вашей просьбе. Полагаю, вы будете совершенно удовлетворены.

Говоря эти слова, генерал Арнольде уже обкатывал в уме формулировку, которую он предложит вниманию Президента: возвращение из небытия наследника Аркадия, будь он хоть трижды самозванец, есть отличный повод посеять в России смуту, между тем Европа только в том случае сможет дышать спокойно, если эта вредная страна будет постоянно ангажирована внутренними дрязгами, пока окончательно не превратится в кантианскую «вещь в себе».

Три дня спустя Василий Злоткин получил временный вид на жительство, пятьсот крон единовременного пособия и от греха подальше был переправлен на остров Даго. В городке Кярдла, столице этого острова, он один день жил в гостинице на улице Вабадузе, а потом его поселили в доме эстляндского обрусевшего немца Ивана Федоровича Дубельта, бывшего военного коменданта, фанфарона, дылды и усача. Дом был кирпичный, с голландскими окнами, крытый черепицей и окруженный отличным газоном, который со всех сторон огораживал густой можжевельник, стриженный под забор. В доме, кроме хозяина, жила его жена Саския, бессловесная, но вечно улыбающаяся эстонка, дочь Мара, девушка двадцати двух лет, работавшая на перчаточной фабрике, и ее муж Энн Бруус, который в прошлом был боцманом рыболовецкого флота, а теперь служил на той же перчаточной фабрике в сторожах.

Понятно, что в этом доме Василий Злоткин жил на особенном положении в силу его романтической легенды и величественных, хотя и туманных, видов на будущее; ему говорили «ваше высочество», за столом сажали на председательское место, потчевали изысканными кушаньями, возили по острову на губернаторском «кадиллаке» и предупреждали каждый его каприз. А капризничал он немало: то ему взбредет в голову посетить соседний остров Сааремаа, то приспичит послать дурацкую телеграмму Президенту республики, то подавай ему консервированного угря. Наконец, он раскапризничался до такой степени, что вознамерился склонить к сожительству хозяйскую дочку Мару. Он отослал с глаз долой Энна Брууса под предлогом переписи русских беженцев, годных к военной службе, из которых впоследствии можно было бы сформировать личную гвардию Государственного Дитя, и без помех принялся подбивать женщину на измену. Он ловил ее где-нибудь в укромном уголке, прижимал к стенке и говорил:

— Мара, будь моею. Озолочу.

Видимо, комендантская дочка не сильно была привязана к своему боцману, поскольку она довольно скоро дала добро.

— Хорошо, — как-то сказала Мара, — но только поклянитесь на Библии, что вы станете государем всея Руси.

Какие-либо резко политические предприятия покуда в планы Василия Злоткина не входили, ему нравилось сибаритствовать и капризничать на острове Даго в качестве чудом спасшегося отрока Аркадия, и поэтому его порядком раздосадовало условие Мары Дубельт, но делать было нечего, и он поклялся, уж очень ему не терпелось залучить Мару в свою постель.