Государство — это он - страница 17
Сильные и неординарные личности. Прямо об этом, конечно, не говорилось, но
чувствовалось, что Сталин для них только первый среди равных. По отношению к Молотову
они вели себя так, будто говорили ему: мы тебя выбрали, и мы тебе подчиняемся. И было
видно, что они его надежная опора. Все они были или членами, или кандидатами в члены
Политбюро, и Сталину волей-неволей приходилось считаться с их мнением.
Фото: РГАКФД/Росинформ / Коммерсантъ
"Могу сказать, каким было настроение после подписания пакта Молотова—Риббентропа.
Наши руководители чувствовали себя так, будто ухватили бога за бороду"
И до какого момента продолжалась эта политическая автономия Совнаркома?
Все замы Молотова один за другим стали выходить из игры. В 1935 году умер Куйбышев. В
1937-м арестовали Рудзутака. Застрелился Орджоникидзе. Последним в 1938 году
репрессировали Власа Яковлевича Чубаря.
Было страшно?
Конечно. Чубарь исчез вместе со своим аппаратом. Были арестованы помощники Молотова: Могильный по госбезопасности и Визнер по Коминтерну. Для меня все это могло кончиться
очень печально. Визнер был прикрепленным от парторганизации Совнаркома к нашей
комсомольской организации. Ко мне относился очень хорошо. В 1935-м, кажется, году он дал
мне пригласительный билет на проходивший в Москве конгресс Коминтерна. Там была очень
необычная для того времени в СССР обстановка. Делегаты, не глядя на докладчиков, ходили
по залу, беседовали друг с другом, смеялись. А Сталин ходил по сцене позади президиума и
нервно курил трубку. Чувствовалось, что вся эта вольница ему не нравится. Возможно, это
отношение Сталина к Коминтерну сыграло свою роль в том, что арестовали многих его
деятелей, и в их числе Визнера.
И Молотов его не защитил?
Нет. Я уже говорил о том, что Молотов делал только то, что мог. Он не возражал и тогда, когда арестовали его жену Полину Жемчужину. А он ее искренне всю жизнь любил. Когда
решение наказывать человека или нет, зависело только от него, он не прибегал к
репрессивным мерам. У него секретарем работал Семен Павлович Козырев (потом он был
послом во многих странах и членом коллегии МИДа). Как мне рассказывал сам Козырев, ему
позвонил французский посол и попросил о срочной встрече с Молотовым. Вячеслава
Михайловича не было в кабинете, и Козырев сам назначил послу время приема. А Молотову
доложить об этом забыл. Вспомнил он об этом только когда Молотов уехал со Сталиным в
Большой театр. Звонит туда. Просит позвать к телефону Молотова. А охрана отвечает: "Ты
что спятил? Действие началось. Товарищ Сталин с нас всех головы поснимает". Он за свое: зовите, дело государственной важности. Молотов подошел. Козырев говорит: "Вячеслав
Михайлович, хоть казните, но через двадцать минут сюда приедет французский посол".
Молотов чертыхнулся, но приехал на встречу с послом. А Козырев получил хорошую
взбучку. Но работник он был толковый, поэтому остался на своем месте.
Страх изменил и самого Молотова?
Конечно, его поведение стало другим. На него сильно повлияло то, что он лишился опоры.
Новые зампреды Совнаркома Микоян, Булганин, Каганович, Вознесенский были верными
соратниками Сталина. Большая часть решений Совнаркома предварительно обсуждалась
ближним кругом Сталина на его даче. И я точно знаю, что люди из аппарата Кагановича
следили за каждым шагом Молотова и его помощников. Те, правда, вскоре начали отвечать
им тем же.
Но почему Сталин во время репрессий не снял Молотова с поста председателя Совнаркома?
Молотов быстро изменился и стал тем ярым сталинистом, каким его теперь помнят. И кто бы
остался на хозяйстве страны? Новым зампредам нужно было время, чтобы освоиться. К 1941
году они полностью вошли в курс дела, и Сталин сам стал председателем Совнаркома. В
смещении Молотова, возможно, не последнюю роль сыграл пакт, который он подписал с
Риббентропом. Я, конечно же, не присутствовал на переговорах. Только видел, как
Риббентроп шел по кремлевскому коридору к кабинету Молотова. Но могу сказать, каким
было настроение после подписания пакта. Наши руководители чувствовали себя так, будто
ухватили бога за бороду. Кусок Польши отхватили, Прибалтику получили. Но эйфория