Готовится убийство - страница 6

— Здесь не написано, а печатные буквы наклеены! — воскликнула она. — По почерку не докопаться!

— Для розыска это не составит трудности, — успокоил ее полковник. — Я уже объяснял.

Петра Пидпригорщука листок совсем не интересовал. Говорил он за столом мало, словно полностью выговорился в Киеве, когда убеждал Коваля приехать в Выселки, бросил лишь несколько фраз, поджимая после каждой губы, от чего уголки рта обиженно опускались. Если бы Петро Кириллович не добивался бы так приезда Коваля, можно было бы заподозрить, что он чем-то недоволен.

— Я уже видел, — буркнул Лиде, протянувшей ему гадкий листок, еще раз печально взглянул на бутылку водки, которая отпотела, и, вздохнув, принялся снова ковырять вилкой в тарелке.

Хотелось, чтобы каждый из вас подробно рассказал об односельчанах, — попросил Коваль. — Что за люди живут рядом, какие у вас взаимоотношения, особенно у Василя Кирилловича, — кивнул на старшего Пидпригорщука. — Вот вы, Лидия Антоновна, какого-то «итальянца» вспомнили. Что за личность? И кого еще есть основание подозревать?.. Да и вы сами, Василь Кириллович, не должны отмахиваться, если хотим установить истину… Кого, например, вы подозреваете?

Пидпригорщук пожал плечами.

— А бог его знает! Ой, Оля, Оля, — покачал он головой, посмотрев на жену, — подняла ты бучу!

— Тебе всегда все безразлично! — рассердилась женщина. — А о детях ты подумал?

Лида еще некоторое время повертела в руках тетрадный листок и, видя, что Петро совершенно не интересуется им, а Оля отмахивается от него, словно от гадюки, вдруг испуганно оглянулась, потом бросила тревожный взгляд на Василя, будто кто-то уже изготовился стрелять в него, неожиданно негромко вскрикнула, швырнула бумажку с угрозой на стол, вскочила и, всхлипнув, бросилась к дому.

Все посмотрели ей вслед.

— Что с ней? — спросил Коваль.

— Нервы, — буркнул Петро. — Не в порядке… Не обращайте внимания, это у нее бывает: то смеется, то плачет. Извините, я сейчас.

Он не спеша поднялся и пошел за женой. За столом воцарилась тишина.

— Это она, бедняжка, за Василя переживает… — вставила Оля.

— Мы уж ее лечили. Из райбольницы не вылезала, — сокрушенно сказал старший Пидпригорщук. — Петро собирается в Полтаву, к профессору. Есть в Полтаве такой. Знаменитый невропатолог. Тоже, кстати, земляк. Правда, к нему не просто попасть. В райбольнице обещали дать направление. Да все руки у нас с Петром не доходят, жатва, работы по горло, скоро и зябь поднимать, вот проведем обжинки… тогда уже…

— Он, Третьяк, вроде тоже с моим отцом учился в одной школе и с вами, Дмитрий Иванович, — сказала Оля.

— Какой это Третьяк?

— Андрей Семенович, теперь профессор.

— Если это тот самый Андрей, то мы с ним договоримся, — пообещал Коваль.

Вскоре возвратились к столу Петро и Лида. У Лиды были красные заплаканные глаза, но она, казалось, полностью успокоилась и даже пробовала улыбаться.

— Извините, — обратилась она к Ковалю, — мне почему-то вдруг стало страшно, очень страшно! — Женщина передернула плечами, словно озябла. — Но уже все в порядке.

Она снова села за стол и начала задорно смеяться, будто хотела подчеркнутой веселостью возместить свою истерику.

— Я могу вам, Дмитрий Иванович, обо всех рассказать. Потому что Петро мой — молчун, а милая Оля, кроме мужа, детей да своих овощей, мало что знает… А я целый день в конторе, все толкутся. Байки и выселчанские сплетни мимо меня не проходят.

Оля, обидевшись на Лидины слова, занялась детьми, позвав их к столу ужинать, а Дмитрий Иванович устроился с Лидой на скамейке у спуска к реке и, посматривая то на чернявую собеседницу, то на реку, поблекшую долину за ней и низкое седеющее небо, внимательно слушал рассказ о сегодняшних Выселках и взаимоотношениях выселчан. Лидия Антоновна нравилась ему какой-то воинственной женственностью — во время беседы черные цыганские глаза ее то и дело поблескивали — и тем, как интересно рассказывала об односельчанах, которых характеризовала образно, с многочисленными подробностями.

Слушая Лиду, Коваль поймал себя на мысли: «Что этой женщине нужно в жизни? Что недостает ей, чтобы быть уравновешенной и здоровой? Но человеку, — думал он дальше, — всегда чего-то не хватает, на то он и человек… И так должно быть. Очевидно, и этой чернявой, с несколькими коричневыми родинками на лице, экспансивной женщине чего-то не хватает в жизни. Но, с другой стороны, что ей еще желать: крепкая семья, любящий муж, милые детишки? Возможно, работа не удовлетворяет или мучает какая-то тайна, о которой знает только она?»