Готовность номер один - страница 12
Артамонов сидел рядом с Мотылем и тоже пел, бросая пытливые взгляды на своего командира, нервно покусывавшего сигарету, сплевывавшего приставшие к языку табачинки. Артамонов уже давно успел заметить, что Стахов держался от солдат несколько обособленно. Или не замечал их совсем, или определял свое отношение к ним буквой устава. И солдаты, чувствуя это, не тянулись к нему, как к майору Жеребову.
Артамонову пришла на память самая первая встреча с летчиком еще до школы.
Молодые солдаты находились в карантине и проходили «Курс молодого бойца». Видимо, поэтому и запомнилось все в деталях. Утром новобранцы получили шинели. Артамонову она казалась чужой, топорщилась, воротник кусал шею.
Старшина придирчиво оглядывал строй, кое-кому поправлял хлястики, велел подтянуть ремешок, одергивал полы. Ему доставляло удовольствие опекать солдат, хотя он это и пытался скрыть. Хмурил свои клочкастые брови.
Потом он повернул солдат направо и повел сквозь небольшой березнячок, за которым простиралась широкая гладкая полоса с ограничительными знаками по бокам.
Таким образом, новобранцы впервые оказались на аэродроме. Артамонов представлял себе аэродром в виде необозримого во все стороны пространства, а на самом деле он оказался не совсем таким.
Самолеты стояли вдоль серой полосы на некотором расстоянии от ограничителей из обычных еловых веток, привязанных к крестовинам. Ветки хорошо выделялись на фоне снега, были видны издалека. А самолеты, будто выточенные из серебра, сверкали боками и напоминали огромных рыб, только что вытащенных из воды. Маленькие приспущенные крылья были похожи на распластанные плавники.
Старшина вывел солдат на рулежную дорожку, выложенную из огромных бетонированных шестигранников. Снежная крупка не задерживалась здесь, гонимая ветром, перебегала с одной стороны на другую, и Виктору казалось, будто белые нитки стелются по бетону.
И только тут он увидел, что полоса уходит чуть ли не за горизонт.
Они проходили строевые приемы без оружия, разучивали их по элементам, а потом тренировались в их исполнении.
Старшина то и дело напоминал:
— Не напр-рягаться, выпр-рямить колени!
— Плечи развер-рнуть!
— Живот подобр-рать!
— Голову выше!
— Смотреть пр-рямо перед собой! Замечаниям не было конца.
Артамонову не давались повороты в движении кругом: терял устойчивость. Один раз даже упал, вызвав общий смех. Поднялся, собрал себя в комок: «Ну подождите еще!»
Ребята разбились на группы. Сами учили друг дружку.
— Делай — раз, делай — два, делай — три, делай — четыре, — деловито командовал Скороход.
— Делай — раз, делай — два, делай — три, — вторил ему, любуясь собственным голосом, Мотыль.
Занимаясь, солдаты не забывали посмотреть на тепловые машины, медленно курсировавшие мимо. Машины плавили образовавшийся кое-где на плитах лед, сдували снежную пыль, битумную крошку. Наблюдали парни и за стоянками, где находились самолеты.
Самолеты были выстроены точно на парад. Трепетали на ветру красные флажки, прикрепленные к заглушкам всасывающих каналов и чехлам, надетым на выступавшие части самолета. Каждый такой флажок был напоминальником для техника: сними чехол, прежде чем будешь выпускать машину в воздух.
В разных направлениях, словно муравьи, сновали люди. Все в одинаковых темных куртках и брюках. Артамонову хотелось узнать, что они там делали, чего копошились: и под крыльями самолетов, и на крыльях, и у носа, и у хвостового оперения, и в кабине, и под фюзеляжем. Но подходить было нельзя.
В конце полосы, возле метеорологической вышки, прилепился приземистый домик. Возле него стояли самолеты. Около них прохаживался часовой с карабином. Почему эти самолеты стояли на отшибе, почему были расчехлены, хотя на них и не работали, для какой цели был построен прямо на стоянке этот красивый домик — всего этого молодые солдаты пока не знали. Их внимание привлекла необычная, нескладная на вид, машина, стоявшая на взгорке, почти у горизонта. Она напоминала ветряную мельницу. Только крылья были гораздо шире, стояли под разными углами и вращались по горизонтали вместе с домом — вагоном, к которому были прикреплены.