Готовность номер один - страница 14

— Артамонов! — сказал старшина Виктору. — Это ваш летчик. Он несет сегодня боевое дежурство. Летал на перехват контрольной цели. Стахов его фамилия. Старший лейтенант.

Стахов не понравился Артамонову. Не таким Артамонов представлял себе своего летчика. Было в мелких чертах лица этого офицера что-то ожесточенное, насмешливое. Не чувствовал он к Стахову расположения и сейчас.

Шефы ждали воинов и встретили их у ворот фабрики. Даже приветственный лозунг вывесили.

Секретарь комсомольской организации предложила гостям осмотреть производство. Возражений не последовало.

Ребята, приехавшие впервые, надеялись поближе познакомиться с рабочими и работницами, наладить отношения товарищеские, а еще лучше дружеские. Как знать, может, придется в будущем связать свою судьбу с фабрикой. Особенно это касалось солдат и сержантов. Ведь срок службы небольшой…

Осмотр начали с подготовительного цеха. Провожатые уже успели приодеться, соорудить модные прически и теперь могли соперничать с кинозвездами.

Солдаты посмотрели, как работают модельеры, закройщики, портные. Потом их провели в демонстрационный зал, где шло утверждение новых образцов платья. Всех посадили перед длинным помостом, его здесь называли «языком», с яркой ковровой дорожкой, по которой одна за другой прогуливались, с сумками и без сумок, с зонтиками и без зонтиков, красивые тоненькие, как былинки, или, наоборот, полные манекенщицы.

Члены комиссии останавливали их, заставляли повернуться, пройтись еще, иногда поднять руки, присесть на стул, делали замечания художникам-модельерам, стоявшим с раскрытыми блокнотами в руках.

После душных цехов с бесперебойно стрекочущими швейными машинами, с шипящими утюгами ребятам приятно было посидеть в креслах и посмотреть на девушек, которые фланировали перед ними и обворожительно улыбались.

— Сейчас продемонстрируем серию летних костюмов, — сказал начальник цеха легкого платья членам комиссии, среди которых была добрая половина работников прилавка.

Сидевший рядом с Артамоновым Бордюжа переменил позу, стул при этом так заскрипел, что все заулыбались.

Начальник цеха еще не окончил характеристики первого костюма, когда на помост выпорхнула манекенщица в плиссированной юбочке и блузке с короткими рукавами.

Стахов чуть не подскочил от неожиданности. Он отказывался верить своим глазам: перед ним была Белла! Вот уж где не думал ее встретить. Она с отчаянной решимостью на лице прошла из конца в конец своей легкой и вместе с тем несколько скованной походкой, быстро, даже торопливо повернулась дважды на каблучках плетеных босоножек… Она была похожа на дебютировавшую цирковую артистку, делавшую разминку перед трудным акробатическим номером.

— М… да… м… — шевельнул губами Мотыль.

Стахов пришел в себя, когда Белла уже скрылась в другой комнате.

Если бы в ту минуту его спросили, какого цвета костюм был на Белле, как причесаны волосы, улыбалась ли она, как другие манекенщицы, он не ответил бы, он не сказал бы также, почему оказался за спиной впереди сидящего товарища, почему пригнул голову, когда она проходила в трех метрах от него, устремив вперед широко распахнутые, окаймленные синевой глаза.

У летчика гулко стучало сердце, руки потянулись за папиросой. Сидевшая неподалеку женщина в рабочем халате шепнула:

— У нас не курят.

Стахов скомкал папиросу. По щекам у него разливались красные пятна.

Через некоторое время Белла снова вышла на помост. На этот раз в синем трикотажном платье с чайкой на груди. Черные волосы были уложены тюрбаном. Впрочем, Стахов ничего этого не видел. Он видел только одни глаза, прекрасные, нежные, добрые и вместе с тем какие-то отсутствующие.

— Вот это конструкция, — сказал Шмырин, облизывая губы. — Обтекаемость, как у дельфина.

— У дельфинки, — поправил Бордюжа, хохотнув.

Понемногу волнение Стахова улеглось, краска схлынула с лица. Он стал уже думать, что не случайно говорят, будто он родился в сорочке.

«Надо сегодня же поговорить с Беллой, — решил Стахов. — Скажу ей прямо: не будем, Беллочка, ворошить прошлое. Ведь мог же я поступить безрассудно, это вполне бывает у влюбленных. И ничего — никто не обижается. Влюбленному можно многое простить».